Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Инесса Николаевна Плескачевская

году Евгений Евтушенко, весьма в то время популярный, внял совету писателя Валентина Катаева («Я ему сказал: Женя, перестаньте писать стихи, радующие нашу интеллигенцию. На этом пути вы погибнете. Пишите то, чего от вас требует высшее руководство») и написал поэму «Братская ГЭС», самой знаменитой строкой которой стала первая: «Поэт в России – больше, чем поэт». Щедрин написал ораторию «Ленин в сердце народном». Но сумел остаться собой: «Я думаю, что я выбрался с честью, потому что текстами этой оратории были документальные воспоминания».

Действительно, в основу литературного текста легли воспоминания латышского стрелка Бельмаса, дежурившего в Горках в день смерти Ленина, работницы завода имени Михельсона Наторовой, которая, заметив, что на пальто Ленина не хватает пуговицы, пришила на ее место свою, а также слова сказительницы Крюковой. Первым исполнителем партии Бельмаса был молодой Лев Лещенко, вспоминавший: «Две недели я как проклятый учу эту партию с таким примерно текстом: “Я, бывший батрак, в семнадцатом году бросил работать у кулака и вступил в ряды большевистской партии…” Привычных тактов здесь нет, чистейший образец атональной, аритмической музыки. <…> Особенно запомнился тот момент, когда, по оратории, Бельмас узнаёт о смерти Ленина: “Не верится, не верится, не может этого быть! Ленин жив, жив Ленин!..” Сажусь после этого на стул, а меня всего аж трясет – и от премьерного волнения, и от нервного перенапряжения, пережитого в партии Бельмаса».

Оратория имела огромный успех не только в СССР, ей аплодировали в Лондоне, Париже и Берлине. В 1972 году Щедрин получил за нее Государственную премию СССР, а в 1973-м его избрали председателем правления Союза композиторов РСФСР. Он занимал этот пост до 1990 года. Потом признавался: «В последние годы пребывание на этом посту, честно скажу, тяготило меня. <…> Как-то Геннадий Рождественский решил исполнить симфонию Альфреда Шнитке в Горьком. Мне позвонил дирижер филармонии И. Б. Гусман и сказал: “Меня уволят, если вы не пришлете письмо от Союза, что рекомендуете такое исполнение!” И мы написали, чтобы помочь талантливому композитору. Подобных примеров я мог бы привести множество. Я никогда не держался за кресло председателя. Денег как председатель я не получал, никакими иными благами не пользовался. Именно поэтому у меня всегда были развязаны руки. Сидя в кресле председателя, я все равно оставался свободным человеком. Им остаюсь и поныне. И был бы рад послужить для других примером в этом смысле». Но это председательство ему еще припомнят.

Искусство Майи Плисецкой иногда дарили «идеологическим друзьям»: она выступала на празднике газеты французских коммунистов «Юманите» с «Болеро» Бежара, выступала и на форуме итальянских коммунистов. Ее искусство могло быть оружием – дипломатическим и идеологическим. В музее Большого театра хранится копия письма посла СССР в Аргентине Семена Дюкарева министру культуры СССР Петру Демичеву (№ 366 от 19 ноября 1975 года), где он рассказывает о блестящем успехе Майи Плисецкой и Валерия Ковтуна, солиста Киевского театра оперы и балета. На концертах присутствовали президент страны Мария Эстела де Мартинес Перон, министры, сенаторы, представители дипломатического корпуса, культурных и деловых кругов. И всех Плисецкая покорила своим искусством! «Наряду с артистической деятельностью Майя Плисецкая провела большую работу по пропаганде советского искусства, – докладывал посол министру. – По приглашению мэра города Эмбриони Плисецкая нанесла визит в мэрию города Буэнос-Айрес, где встретилась с ответственными работниками муниципалитета и ответила на их многочисленные вопросы. Аргентинское общество культурных связей с СССР устроило прием на 1000 человек в честь нашей балерины, на котором она выступила с большой речью и ответила на вопросы присутствующих. <…> Посольство, учитывая положительные результаты гастролей Майи Плисецкой и В. Ковтуна в Аргентине, их влияние на официальные и общественные круги в плане пропаганды достижений советского народа в области культуры, считает возможным поставить перед Министерством культуры СССР вопрос о их поощрении. Считали бы также целесообразным и важным, учитывая благоприятное отношение официальных властей Аргентины, пойти навстречу высказанным пожеланиям в отношении проведения в Аргентине в 1976 году новых гастролей Майи Плисецкой и В. Ковтуна. При этом следует иметь в виду, что в октябре 1976 года в Аргентине состоится промышленная выставка СССР (Национальный павильон) и присутствие советских артистов могло бы оказать влияние на прогрессивные круги страны в нужном для нас направлении».

Понимала ли Майя Плисецкая, какую миссию на нее возлагали? Наверняка.

«С незабываемых дней Великого Октября страна наша, народ отдавали все силы созиданию, посвятили себя служению делу мира. Мы, артисты, обязаны защищать его силой своего искусства, силой слова. А мое слово – это танец», – написала она в августе 1977 года. Тогда в стране проходило общественное обсуждение проекта новой Конституции СССР, которую утвердили 7 октября 1977 года. «Мне часто приходится выступать далеко от дома, маршруты проходят по разным континентам и не всегда через “зрительные залы” друзей. Раскрыть всю глубину чувств, присущих советскому человеку, нашему современнику, выразить языком искусства удивительное время, в котором мы живем, – да, нам есть что защищать силой своего мастерства», – ее слова.

Но силой своего мастерства и магией своего имени Майя Михайловна защищала не только «светлый образ советского человека». Когда Виктор Барыкин рассказывает об истории, произошедшей на его глазах в феврале 1985 года в шведском Гётеборге, у него то и дело прерывается голос:

– Эта история о ее характере, о ее движении все время против течения. Все сделать, как она хочет, назло. И всегда правильно, я думаю. Часто правильно.

Виктор Барыкин приехал вместе с Майей в Гётеборг, чтобы поставить балет «Чайка» на музыку Родиона Щедрина с местной труппой. А в это время там проходил чемпионат Европы по фигурному катанию. Советские спортсмены выступали с большим успехом: в парном катании победили Елена Валова и Олег Васильев, в танцах на льду – Наталья Бестемьянова и Андрей Букин, у женщин «серебро» взяла Кира Иванова («золото» было у непобедимой немки Катарины Витт), «серебро» у мужчин завоевал Владимир Котин. На советской улице был праздник, спортивные комментаторы зазывали в свои кабины Плисецкую.

– И так получилось, что все вокруг Майи – тренеры, фигуристы – сбежались после того, как она прокомментировала первое отделение, и говорят: «Майя Михайловна, будьте осторожны, здесь нам не рекомендовали…» – Барыкин вздыхает. – Тогда было очень сложное время. А дело в том, что гостями были приглашены Людмила Белоусова и Олег Протопопов. Их отдельно посадили за забор, чтобы они в тренерскую ложу не шли.

Советским спортсменам – да и не только спортсменам – настоятельно рекомендовали с «невозвращенцами» не общаться. Но разве можно что-то запретить Плисецкой? Запрещать – только провоцировать: «Я всегда ненавидела всякое насилие и часто делала то, что нельзя. Для моего положения