Обелиск на меридиане - Владимир Миронович Понизовский

звуками извне, гадал, какая будет поутру погода, — и снова засыпал, утомленный счастьем.

Между ними и морем не было ничего и никого. Шумный абхазский городок, пальмы, олеандры и кипарисы, крутая пышнозеленая гора — все было позади их дома и их моря. Ольга отправлялась на базар и возвращалась с полной корзиной всякой вкусной и острой всячины, когда он еще досматривал последние сны или только начинал зарядку. Лишь газеты доносили вести о событиях в стране и мире. Но и новости в этом безмятежье воспринимались как далекие гудки пароходов.

Ольга радовалась солнцу и морю, словно ребенок. И в воду заходила так, как он представлял себе: осторожно, сначала пробуя одной ногой, потом другой, убегая от накатывающегося прибоя, — и наконец, каждый раз будто отваживаясь на подвиг, отчаянно бросалась на волну. Зато потом долго бултыхалась на глубине в метр-полтора «собачьим стилем».

Почему-то было очень много чаек. Они выстраивались на вынесенном бурей обглоданном бревне — тонкие красные лапы удерживали несоразмерные, короткие плотные тела. Но стоило им расправить крылья и взлететь, как они превращались в прекрасных птиц. Буйками покачивались на воде бакланы, ввинчивали длинные шеи в просинь, ныряли — и вытаскивали в клювах бьющихся рыбех.

Антон жалел, что не привез с собой ватмана и красок. Когда-то, давным-давно, он увлекался акварелью, потом на десятилетия забросил. А теперь вдруг опять потянуло… Может быть, захотелось хоть на этюде остановить мгновение?.. Поначалу казалось, что время замедлило свой бег. Обман. Две отпущенные им недели промчались безоглядно.

Он смалодушничал — не решился сразу после разговора со Стариком сказать Ольге, что скоро снова должен будет уехать. Жена, конечно же, сама ни о чем не спрашивала: ни тогда, когда они дружно ходили на службу, она на свою, он — на свою, ни потом, в веселой, хлопотливой суете сборов в отпуск… Теперь подступал момент решительного разговора. А он все оттягивал.

Вечером они сидели на берегу, у самой кромки воды. Пена набегала на их ступни, пузырилась на мокрых камнях и с шелестом откатывалась, чтобы тут же набежать снова. Все было фиолетово-розовым — и вода, и небо, и блестящие камни. Ему вспомнилось давнее-давнее: жаркий день на берегу, только не этого, а Каспийского моря, в поселке Балаханы, под Баку. Сверкало море, слева узким мысом тянулся желтый Апшерон, и названный брат Камо мечтал уплыть в Португалию, где свергли короля и начиналась революция… Камо уплыл тогда через Каспий в трюме какого-то судна, кажется, называлось оно «Аббасия» — то ли в бочке спрятался, то ли в куче угля… Как завидовал тогда Антон другу-брату, его полной приключений жизни!.. Несколько месяцев спустя и Антон, в ту пору беглый каторжник, перебрался за границу и в Париже, в гостинице «Бельфорский лев», встретился наконец с Ольгой… С ума сойти, это было семнадцать лет назад!.. В последний раз он видел Камо, уже когда учился в академии, а друг приезжал в Москву к своему начальству. В Грузии его определили по какому-то гражданскому ведомству, он маялся, «по секрету» сказал, что тоже готовится поступать в академию… Он погиб в том же двадцать втором году, летом: ехал вечером по Верийскому спуску на велосипеде и на него в темноте наскочил грузовик. Странно… Единственный, наверное, грузовик во всем Тифлисе. И мчался почему-то без фар… Может быть, кому-нибудь нужна была смерть Камо?..

— Помнишь Семена? — спросил он теперь Ольгу.

— Ну и ну! — Она повернула к нему удивленное лицо. — Ты что, забыл, как мы познакомились?

Ее лицо на закате тоже было розовым, даже белки глаз и зубы.

— Фу-ты, черт, действительно… А Камо тут ни при чем, познакомились мы раньше. Это ты, женушка, забыла.

— Конечно, такое забудешь!.. — насмешливо протянула она, подцепляя пальцами ноги камушек и пытаясь бросить его в набегающую воду. — Вот тебе лучше и не вспоминать!..

Неужто со дня их первой встречи минуло уже двадцать лет?.. Даже двадцать один… Тем летом он участвовал в освобождении Ольги из Ярославского тюремного замка. Если точнее, ему, студенту и начинающему революционеру, роль была отведена в том деле весьма скромная: на тихой улице встретить беглую партийку и переправить ее на конспиративную квартиру, где она окажется в безопасности. От страха и от волнения он спутал адрес, привел Ольгу к дому ярославского прокурора. От первой их встречи и того казуса осталось ее восклицание: «Надо же, послали такого болвана!» А потом, когда, обессилевшие от всего пережитого, они под утро приплелись на волжский берег и она, свернувшись под его курткой, заснула, положив голову на его колени, он, склонившись над нею, приготовился отдать жизнь, но защитить ее, — вот тогда, наверное, и пришло чувство… Их встречи были разделены годами. Не просто годами — каторжными этапами, тюрьмами, опасностями подполья, жизнью в эмигрантских колониях разных стран. И все же судьба соединяла их, и эти встречи были такими неожиданными и яркими!..

— Помнишь нашу первую встречу в эмиграции? Ты тогда была благонравной женой благонравного мужа.

— Все еще ревнуешь? А как же свобода личности, социализм и женщина по Бебелю? — с прежней легкой насмешкой отозвалась она.

— Я о другом… И правда, все особенно остро познается в сравнении. За эти годы я столько раз вспоминал нашу эмиграцию — и сравнивал с нынешней, белой. Тогда мы боролись, ненавидя прошлое и настоящее, боролись во имя будущего. Нынешняя белая эмиграция ненавидит настоящее России и ее будущее — во имя прошлого. В этом суть. Та наша ненависть была плодотворна. Эта, их, — бесплодна. Вспомни, как мы тогда жили: «по третьему эмигрантскому разряду»: селедка и кусок хлеба на обед, чай на ужин, о завтраке же и не мечтай. Но как крепко было в нас чувство товарищества: каждый бросался на помощь другому, и жизнь каждого была подчинена общей цели. — Он вздохнул: — Поглядела бы ты на нынешний эмигрантский сброд, всех этих бывших: бывших князей, бывших генералов, бывших сиятельств, превосходительств и святейшеств. Бывших людей. Каждый — враг всех, лишь бы что-нибудь урвать для себя. А уж коль урвал, готов бесстыдно пировать на глазах умирающих в нищете собратьев…

— Ты хочешь сказать, что с удовольствием вспоминаешь наши годы и тебе было так трудно жить там, в Париже, эти последние?

Он уловил в ее тоне какой-то подвох, но не понял, к чему она клонит. Чистосердечно признался:

— Да, очень трудно. Зато сейчас мне так хорошо!.. Смотри! — Из розовой воды беззвучно выныривали и снова погружались в море могучие фиолетовые тела. — Дельфины! Целое стадо! Вон! И вон!.. Туда смотри, сейчас вынырнет!

Ольга вскочила. Восхищенно ловила взглядом выныривающих дельфинов. К ним, взмахивая крылами и