Время иллюзий. Третий глаз - Дмитрий Вощинин

– Ты что-нибудь знаешь о ее дальнейшей судьбе?

– Да какое это имеет значение?! Ты меня не поняла.

Странные бывают пары… Например, Пушкин и Гончарова. Гений и красавица. Испытывая сильные боли и зная о своей смертельной ране, он боялся испугать жену своими стонами. Перед смертью он ей сказал: «Носи по мне траур два года, потом выходи замуж, но не за пустозвона». Невольно вспоминаешь: «Она с величием, он с разумом в очах…Творец тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна, чистейшей прелести, чистейший образец»… Так можно сказать только от большой любви. Он знал многих женщин, а она казалась всем холодной юной красавицей. Мне кажется, она была кем-то большим для него… Он ведь, сам искал смерти. Впрочем, может, и не так. Все осталось только в них. Гончарова раздарила посмертные пушкинские реликвии: Нащокину – архалук, часы, бумажник, которые были на нем в момент дуэли, Далю – талисманный его знаменитый перстень с изумрудом и черный сюртук с небольшой дырочкой у правого паха. Она не хотела помнить его мертвым… Наталья Николаевна через пять лет вышла замуж за генерала Ланского, и была счастлива в этом браке… Ну, прям, как Татьяна Ларина. Странно, Ланской и Ленский?… Пушкин был провидцем. Его образ истинной юношеской восторженной любви – в Ленском. А в спокойной, уверенной, прочной любви ему было не дано долго прожить. Гончарова же нашла его – в Ланском. Всего одна буковка…

– Откуда ты это взял? Ты считаешь, что Гончарова продолжала любить Пушкина в Ланском? Неисправимый фантазер. Тебе не понять женскую душу!

– Это не я… Одну талантливую поэтессу очень привлекала эта пара… Хотя она видела все по-иному. Но эта мысль не пришла ей в голову только потому, что она женщина и поэт. А, может, Гончарова была большим, чем просто жена?…Пушкин ею очень дорожил. Меня же, прагматика, сразу сразила эта мысль.

– Но ты на прагматика не похож. Скорее чудак. А ведь уж засеребрились виски…

– Серебро – самый умеренный драгоценный металл и, кстати, самый полезный для человека. Единственный очищающий металл, благотворно влияющий на человека.

– А седина тебе к лицу.

– В России серебро всегда почиталось более, чем золото. Серебряный век… Он – то и породил революцию. Многие мечтали о ней… Чтобы почувствовать начало двадцатого века, надо понять живших тогда людей. Один из тех поэтов, Хлебников, писал: «Млечный путь мечтателей разделился на млечный путь изобретателей и млечный путь приобретателей»… Звали его Велимир, и он бросал вызов: «В моем мизинце весь земной шар!». И заметь, это написано за год до революции. Старые благородные образы, уходящие в Древнюю Грецию, не давали и тогда покоя, плодили сомнения.

После всех революций, как после шока, люди с тоской вспоминали старые тихие времена. И при этом задумывались: туда ли мы идем с этой цивилизацией…

– Ну, тебя понесло…

– Именно понесло. Мы давно уже в потоке. К сожалению, другой дороги нет.

– Может, только тебе кажется, что нет?

– Осталось лишь посторониться или уйти.

– Почему такой пессимизм? Сейчас наступило время свободы.

– Когда никто не хочет слышать, и кричит только свое. Настоящая демократия свободных и сильных людей была только в Древнем Риме. Потом она стала цивилизованной… Тут нужно что-то вроде инквизиции… И сейчас у меня складывается мнение, что вляпались мы в нее надолго. А может, и навсегда …

– Ты оправдываешь инквизицию?!

– Полностью. Мы клеймим инквизицию, но именно оттуда происходит мысль о том зле, которое несет знание. Добро расслабляет, а зло должно настораживать. Просто человек не понимает свое место в природе, и любое достижение использует, в конечном счете, для разрушения. Он не может остановиться! Это действительно реальная вещь. А все реальное имеет свое возмездие. Конечно, инквизиторы кажутся примитивными: они хотели остановить время… Хотя само понятие времени так эфемерно и непонятно. Человек его так до конца и не понял.

– А инквизиторы поняли?

– То, что инквизиторы стали уничтожать все новое, было тогда единственно правильной защитной реакцией от надвигающегося зла.

– А ты, оказывается деспот! И своим занудством нагнал только аппетит… Пойдем завтракать.

– Как ты воспринимаешь компьютеры, вычислительные машины? Знаешь, в чем заключается техническая основа и принципы кибернетики всех этих премудростей? Это вечные «Да», «Нет» и сомнения – «Или». И все. Ничего более простого в мире нет! Все остальное – надстройка, фантазии… Мы попали в искаженное время кривого зеркала… Отсюда повышенные нервные нагрузки, страхи за будущее…

– Слушай! Мне приятно быть с тобой, но я не хочу думать об этом твоем искаженном времени.

– Мне тоже сегодня хорошо. Хорошо с тобой. Извини. Я тоже устал. Особенно в последние дни…

Егор помолчал и улыбнулся:

– Между прочим, мы друг другу сказали простое и ясное слово – «Да».

Вика задумалась.

Егор почувствовал, что она вспомнила что-то свое.

Этот день навсегда остался в ее памяти.

При входе в метро, Вика расстегнула висевшую на плече сумочку и лихорадочно шарила в кошельке, но так и не смогла найти искомого пятачка.

Вздохнув, она дождалась своей очереди у автомата, прошла через турникет и затем, в окружении множества людей, после спокойного, словно в назидание торопливой толпе, эскалатора, оказалась на платформе.

Теперь надо было напрячь все силы, чтобы втиснуться в первый появившийся поезд. Она знала, что надо спешить.

Это повторялось изо дня в день почти каждое будничное утро. Как она не старалась, но выйти из дома на несколько минут раньше не могла в силу какого-то непонятного патологического сопротивления этой строгой обязательной минуте, которой необходимо было неукоснительно подчиняться.

Когда двери вагона захлопнулись, Вика, поглядев на часы, с тревогой заметила, что опять опаздывает к началу рабочего дня.

Она представила нахмуренные брови и назидательный тон Ваньки – начальника отдела, который непременно скажет что-нибудь неприятное, противное и глупое или совсем ничего не скажет, а только укоризненно посмотрит и обязательно украсит этим фактом опоздания свое выступление на очередном собрании.

При этих мыслях губы ее дрогнули в усмешке, но неожиданно она стала равнодушной к этой утренней гонке и пошла по переходу спокойно, как будто в толпе демонстрантов. Так с ней бывало часто, когда в подобные неприятные минуты, вдруг она забывалась, сердце ее замирало на неопределенное время и все вокруг казалось ничтожным, ненужным и неинтересным.

К счастью, при ее появлении в отделе Ваньки не было на месте, по-видимому, вызвали к начальству.

Опоздание не привлекло особого внимания ни одного сотрудника, все занимались обычными делами начала рабочего дня: женщины макияжем и прической, мужчины, большинство из которых были уже в курилке, обсуждали итоги прошедших накануне спортивных баталий.