Летняя книга - Туве Марика Янссон

уехать. Страшись за себя, Абраша, и не давай им одурачить себя.

Такси свернуло к городу.

Баунти-Джо подошел к своему мотоциклу и остановился возле него.

– Помчусь со скоростью сто восемьдесят в час и въеду прямо в ад! Теперь я снова отрекся от Него!

11

Как раз тогда, в период между смертью сестер Пихалга и весенним балом, мисс Пибоди случайно узнала, что в Сент-Питерсберг прибывает Тим Теллертон. Это было у парикмахерши: старая миссис Бовари со всей определенностью знала, что эта великая звезда эстрадных ревю забронировала комнату в пансионате «Приют дружбы».

Мисс Пибоди взволновалась невероятно. До чего удивительна жизнь! Ведь он мог поехать куда угодно, совершенно точно – куда угодно в огромной, колоссальной Америке, а он явится на Вторую авеню в Сент-Питерсберге!

Она помнила его так, будто видела вчера, его темно-синие знаменитые глаза и улыбку, что некогда была любима всем континентом.

– Кэтрин! – воскликнула она, стоя пред стеклянной клеткой мисс Фрей. – Сюда приезжает Тим Теллертон, он будет жить в «Приюте дружбы»! Как по-твоему, он выступит в городском парке?

– Едва ли, – заметила миссис Рубинстайн, стоявшая в ожидании своей квитанции за оплату комнаты. – Полагаю, что и божественного Теллертона тоже хотя бы чуточку не пощадило время. Не стану оспаривать столь широко распространенное мнение о его вечной молодости лишь из-за того, что он посетит Сент-Питерсберг, полагаю, что судьба его не столь уж несхожа с нашей.

Пибоди непонимающе смотрела на нее, а затем обратила взгляд своих боязливых глаз на мисс Фрей. Фрей рассерженно пояснила слова миссис Рубинстайн:

– Он тоже стар и поэтому приезжает сюда.

Все обитатели пансионата никогда не могли привыкнуть к тому, что, если Фрей сидела в стеклянной клетке, вопросы можно было задавать только о работе – и ни в коем случае ни о чем другом, не связанном с ее обязанностями. В стеклянном ящике она была защищена, и ее оставляли в покое.

«Ослицы, – думала миссис Рубинстайн, – низкосортные простодушные ослицы, все до единой, вместе взятые. Да и я тоже». Бросив окурок сигареты, она зашагала дальше по вестибюлю.

– Но он красив! – неуверенно сказала Эвелин Пибоди. – Он великий артист!

В пансионате «Приют дружбы» она узнала, что его ожидают трехчасовым автобусом. Никто не знал, встретят ли его у автобуса, преподнесет ли ему кто-нибудь цветы.

После двух часов жара усилилась и веранда в «Батлер армс» просто купалась в солнечных лучах, целиком открытая им.

Пибоди сидела на одном конце веранды, а Фрей – на другом.

– Иди сюда и садись в кресло-качалку одной из сестер Пихалга! – воскликнула Фрей. – Отсюда ты все лучше увидишь!

Но Пибоди не пожелала сидеть в кресле Пихалги, она медленно ходила взад-вперед по веранде и смотрела, как Фрей нанизывала свои бесконечные бисеринки.

Она спросила:

– Почему вы не унесете их кресла-качалки? Или можно поменять места? Если ждать еще дольше, станет только тяжелее, ведь нельзя же все время ранить друг друга.

– А с кем ты хочешь сидеть рядом? – спросила Фрей. – Это, должно быть, трудно определить, ты ведь любишь всех на свете.

Пибоди не ответила, ее мысли путались от внезапно навалившихся на нее вопросов, а как раз сейчас она не могла вспомнить все имена и где кто располагается на веранде. Она устала от жары.

В десять минут четвертого такси, завернув за угол, остановилось прямо против пансионата «Приют дружбы». Фрей отвлеклась, отложив свое рукоделие. Они увидели, как шофер такси вытащил из багажника два чемодана и сумку. Потом из машины вышел Тим Теллертон, рассматривая дом, где предстоит ему жить, и, целиком занятый в этот момент своими размышлениями, направился к веранде, навстречу ожидавшим его местам.

Пибоди не удалось увидеть его лицо. «Прими его, – робко подумала она, – встреть его и скажи: „Добро пожаловать!“ Сделай же что-нибудь!»

Наконец все поднялись на ноги, и на недолгое время на веранде началось какое-то неопределенное движение. Шофер внес багаж в дом, и после этого все снова стало как прежде. Машина уехала, а они снова сидели в послеобеденной тени, так и не сомкнув своих рядов на веранде.

– Еще одна упала! – сказала мисс Фрей.

Она собирала свои упавшие бисеринки и продолжала их нанизывать.

Пибоди осторожно уселась в кресло миссис Хиггинс. Узнал ли он про весенний бал? А что, если они забыли столь важное приглашение? Но, разумеется, Тим Теллертон может явиться туда когда угодно, это ведь было бы честью для «Клуба пожилых»…

Мисс Фрей все быстрее и быстрее раскачивалась в своем кресле. Она молчала, у нее снова заболел живот. Надо бы пойти на обследование, но, может, и так пройдет… Озаренный солнечным светом профиль ее, с тощими складками шеи и непрерывно моргавшими глазами, напоминал профиль ящерицы.

Пибоди почувствовала, что тишина на веранде – какая-то все отвергающая, и стала смотреть в сторону, устремив взгляд поверх широкой, солнцем поджариваемой улицы.

Некоторое время спустя она сентиментально заметила, что все мы – словно разъединенные миры или же корабли, что разошлись в море.

– Что? Что? – спросила мисс Фрей.

– Мы – корабли! Речные суда, что не могут встретиться. Каждое судно, как и веранда, совершенно одиноко и существует само по себе.

– А что мешает тебе… – раздраженно ответила Фрей. – Переплыви реку… на веслах… Греби туда и спроси, будет ли он сопровождать тебя на бал или нет.

Эвелин Пибоди вздрогнула, словно от пощечины, и уставилась глазами в пол. Такое непростительное высказывание для еще совсем юной мисс Пибоди оказалось бы невыносимым. Она была бы жестоко ранена тем, что застенчивость ее ставилась под сомнение. Для старой же Пибоди это было двойным оскорблением: слова Фрей – намек на то, что застенчивость ее больше никому не нужна.

Ужасные железные судороги разрывали живот Фрей, и она разразилась криком:

– Сущая оперетта! Телевидение! Предобеденный час домашней хозяйки – все это было уже давным-давно! Он стал, верно, чрезмерно старым и толстым. А жениться он так никогда и не женился.

– Он жил ради своего искусства! – напыщенно ответила Пибоди.

– Искусство и еще раз искусство! – воскликнула Фрей и, наклонившись, словно для доверительной беседы, прижала руки к животу и медленно сообщила, что в пансионате всё устраивают так, как и подобает, но, вероятно, он присутствовал всюду, где надо присутствовать, да и в обществе влиятельных персон тоже. – Он, верно, знал, что делает! Я говорю – персон! Но это были дамы, всегда дамы, тебе понятно?!

– Нет! – воскликнула Эвелин Пибоди.

– Он был умен, он не давал повода для сплетен. Домашние хозяйки – публика важная.

Согнувшись вдвое над