Серебряная звезда - Джаннетт Уоллс

Тэйтер смотрел на нее, как на сумасшедшую.

– Минутку, – произнес дядя Тинсли. – Мы не можем просто так их взять. Кто будет смотреть за ними?

– Я, – ответила моя сестра.

– Я помогу, – сказала я.

– Мы сейчас говорим о деле, которое затянется надолго, – заметил дядя Тинсли.

– Верно, – кивнула мама. – Но мы не останемся в Байлере. Мы уезжаем. В Кэтскилл. Или куда-нибудь еще.

– Мы не можем покинуть эму, – проговорила Лиз.

Судя по выражению маминого лица, это ее озадачило.

– Ты хочешь остаться в Байлере, потому что влюбилась в пару больших, отвратительных птиц, которые случайно забрели на нашу дорогу?

– Я им нужна. Никто не будет ухаживать за ними.

– Мы не имеем отношения к этому месту!

– А эму тоже не имеют отношения к этому месту, но они – здесь.

– Ладно, возьмем этих проклятых птиц, – сказал дядя Тинсли и посмотрел на Лиз. – Но при условии, что ты вернешься в школу.

– Хорошо! – воскликнула Лиз. – Я вернусь в школу.

– Мама, а как же ты? – спросила я. – Что ты собираешься делать?

– Я не могу здесь жить, – ответила она. – Не могу.

На следующий день Лиз собиралась в школу, а мама стала упаковывать вещи, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Похоже, все это к лучшему, сказала она. В Нью-Йорке она найдет издателя, чтобы издать стихи Лиз об эму. Мама также собиралась снять приличную квартиру в Верхнем Уэст-Сайде, где мы могли бы жить, а потом она устроит нас в школу для одаренных детей.

На следующее утро мы встали рано. Перед самым рассветом прошла гроза, и в свежем, влажном воздухе чувствовался запах электричества. Мама положила чемодан в багажник машины и всех нас обняла. Она была в своем красном бархатном жакете.

– Племя Троих, – произнесла она, – скоро снова будем вместе.

Мы смотрели, как ее «Дарт» скрылся за поворотом дороги.

– Уехала, – сказала Лиз.

Когда Лиз вернулась в школу, после суда миновала неделя, и мы надеялись, что ребята перестанут дразнить ее. Вышло не совсем так, но Лиз нашла способ справляться с этим. Она проплывала по коридорам, находясь в своем собственном мире, словно больше никого не существовало, а после школы играла на гитаре и до позднего вечера сочиняла стихи про эму. Еще она рисовала иллюстрации – эму читают газеты, эму сморкаются, эму играют на саксофоне.

Несмотря на мамины разговоры о том, чтобы найти издателя, Лиз приходила в ужас от того, чтобы показать стихи кому-нибудь кроме домашних. Если кто-то стал бы критиковать ее поэзию, она погибла бы – так что я взяла принадлежащую мне копию стихов и отдала мисс Джарвис. Та разыскала Лиз и сказала, что у нее настоящий талант. Сестра начала проводить время ленча в классе мисс Джарвис. Несколько других учеников тоже бывали там – Сисил Бэйли, которая постоянно говорила об Элизабет Тэйлор и которую иногда называли чудаковатой; Кеннет Дэниелс, он носил пелерину и тоже писал стихи; альбинос Клэр Оуэнс, уверявшая, будто она видит ауру вокруг людей, и Келвин Суилли, мальчик с такой большой головой, что, когда его класс изучал Солнечную систему, какой-то умник прозвал его Юпитероголовый. Никто в классе мисс Джарвис ни над кем не смеялся, а она всех подбадривала и ценила за их индивидуальность. Лиз чувствовала себя изгоем, не сознавая, что в школе есть и другие аутсайдеры. Это открытие стало для нее настоящим откровением.

Я была так занята с Лиз и эму, что после суда почти не виделась с Уайеттами. Но однажды в апреле, после того как мне исполнилось тринадцать лет, мы с сестрой пришли домой и увидели, что в портике сидят дядя Тинсли и тетя Эл.

– На фабрике большие события, – сказал дядя Тинсли.

– Вашего мистера Мэддокса уволили, – сообщила тетя Эл.

– Что? – воскликнула Лиз. Я ущипнула ее за плечо.

– Эл была свидетелем, – добавил дядя Тинсли. – Она прошла всю эту длинную дорогу, чтобы рассказать вам, что произошло.

– Это была славная прогулка, – улыбнулась тетя Эл. От оправдательного вердикта Мэддокс повредился в уме, объясняла она. Уэйн Клеммонс покинул округ на следующий день после того, как дал показания. Люди говорили, что Мэддокс каким-то образом подействовал на него – подкупил или запугал. Некоторые даже считали, что Мэддокс напал на Лиз в такси, зная, что сможет заставить Уэйна свидетельствовать в его пользу.

В общем, когда суд закончился, Мэддокс решил, что может делать все, чего бы ему ни захотелось, и на фабрике, и в городе. Он и до суда был наглым мерзавцем, но после того, как его оправдали, перестал себя контролировать, ругал мужчин, хватал женщин за грудь и попки. Он поймал одну девушку, которая ела сандвич у своего ткацкого станка в рабочее время, и размазал этот сандвич по ее лицу. Вот тогда все и началось. Рабочие просто больше не могли терпеть выходки Мэддокса и были готовы на все, лишь бы доставить ему неприятности. Ниточка натянулась. Стали ломаться станки и веретена, и их ремонт затягивался. Выключался свет. Испортились туалеты, и нечистоты поднимались вверх.

Владельцы фабрики ждали от старших мастеров результатов, но если один из них не мог этого добиться, то это была его вина. Владельцы не желали слушать никаких извинений. Мэддокс начал еще хуже погонять рабочих, и они ответили ему войной, темп работы замедлился.

Наконец Мэддоксу все это надоело, продолжила тетя Эл, и прошлым вечером он сорвался. Стал упрекать Джулиуса Джонсона, крепкого черного парня, который был дядей Ванессы, в том, что тот слишком долго находился в туалете. Мэддокс начал орать на Джулиуса и толкать его в грудь. Ходили слухи, будто Мэддокс ударил Летисию из группы поддержки, хотя цветные помалкивали. В общем, Джулиус, который был почти таким же здоровенным, как и Мэддокс, схватил того за руку и сказал, чтобы Мэддокс оказывал людям хоть немного уважения. Мэддокс ударил Джулиуса по лицу, прямо там, перед всей сменой. Джулиус обхватил Мэддокса, и кончилось это тем, что они оказались на полу, стали обмениваться ударами и дрались до тех пор, пока их не растащили охранники.

– Мэддокса и Джулиуса уволили, – добавила тетя Эл. – Джулиус сразу же стал героем среди черных жителей Байлера, а Сэмьюэл Мортон из похоронного бюро, который обслуживал цветных, уже предложил ему работу. Люди также говорили, что владельцы фабрики радовались уходу Мэддокса. Он стал приносить больше неприятностей, чем пользы.

Тетя Эл потянулась и похлопала Лиз по руке:

– Если худенькая белая девочка решилась выступить против Джерри Мэддокса, то и Джулиус Джонсон сообразил, что может поступить так же.

Мы приходили из школы и кормили эму кормом, который дядя Тинсли покупал недорого у мистера Монки. Стоило птицам нас увидеть, как они сразу бежали к забору, впереди выступал Юджин, а Юнис следовала за ним, ее вывихнутая нога подворачивалась при каждом шаге. Я любила этих переросших цыплят, но не так, как Лиз. Она любила их просто до безумия. Приносила им угощение, например, печенье и брокколи. Ходила за ними по полю, изучая их поведение. Юджин позволял ей приближаться, и она могла погладить его. Он даже ел из ее рук. Но Юнис была более пугливой, не желала, чтобы к ней прикасались, и убегала. Лиз оставляла ей еду на земле. Сестра чувствовала свою ответственность, была их покровителем и постоянно волновалась за них. На эму могла напасть рыжая рысь, какой-нибудь мальчик мог ударить их, они могли заблудиться и погибнуть.