Смерть с отсрочкой - Крис Хаслэм

— Ты еще не объяснил, как одолеть тридцать бойцов на заставе, — проворчал Клее.

— С помощью моего врожденного североамериканского шарма, — объяснил Кобб. — Что ты там себе думаешь? Я сейчас на бегу размышляю. Если у тебя есть лучший план, то внимательно слушаю, черт меня побери.

— Есть лучший план, — кивнул Клее. — Все отменяется.

Не будет никаких отмен и никаких отсрочек, понял Сидней, разглядывая дотлевавший в пальцах зловонный окурок. Общепринятые законы места и времени больше не действуют. Нет ни начала, ни середины, ни конца, ни прошлого, ни будущего, только здесь и сейчас. Проживут они данный момент, он пройдет, оставив за собой изрешеченные пулями трупы. Он вдруг задумался, как этот воскресный вечер проводит Том Леверетт в Норфолке. Может быть, прямо в эту минуту лежит в белоруких объятиях Мэри Фулден или сидит рядом с ней на собрании, где обсуждается война в Испании, борьба мирового пролетариата против наступления фашизма и гибели свободы. Ввязаться в политику, сказала как-то Мэри, то же самое, что потрошить кроликов.

— Смешно, — брызнул слюной Кройц. — Это самоубийство!

— Нас пятеро, с легким оружием, против взвода с винтовками и пулеметами, — взорвался Клее. — Мгновенная гибель.

Снова ударил колокол. По улице семенил одинокий старик, наклонив голову, будто шел против злобного ветра.

Кобб взглянул на Сименона:

— Ну?

— В пьяном виде, пожалуй, попробовал бы, а в трезвом с остальными согласен.

— Что же вы предлагаете, господа?

— Отменяем, — настаивал Клее. — Разве не понятно?

— Угу, — подтвердил Сименон. — В любом случае, для чего нам так нужен тот гад?

Кобб провел рукой по собственной пятичасовой тени, подыскивая ответ, а Сидней гадал, как проголосовал бы, если б майор предложил поднять руки. Дебаты прервал металлический скрежет мотора грузовика, прочищавшего горло, избавивший Кобба от объяснений. Сименон шмыгнул в машину, Кобб стронул ее с места, выставив в окно локоть, как праздный воскресный водитель. Он встретился взглядом с шоферами всех пяти грузовиков и каждому кивнул, прежде чем широко развернуться на соборной площади и пристроиться к хвосту колонны.

— Что ты делаешь? — спросил Клее.

— Еду за ними, — легкомысленно выдохнул Кобб.

— Зачем?

— Больше нечего делать. — Он мигнул фарами, помахал солдатам в кузове последнего грузовика. Кое-кто махнул в ответ, откровенно радуясь отъезду с линии фронта. Вглядываясь внутрь кузова, Сидней увидел, как двое солдат вдруг вскинули глаза, и через секунду тоже услышал театральный вой сирены воздушной тревоги.

— Жуть какая-то, — проворчал Кобб.

— Хорошо, что наши, — заметил Сименон, глядя в небо. — А то пострадали бы.

Конвой свернул за угол, медленно загромыхал под горку по узкой улочке с закрытыми лавками. С железных кованых балконных решеток свисали флаги испанской короны, стены были заклеены плакатами, которые объявляли Испанию полем битвы крестоносцев. Кобб тихонечко пел, на сей раз не псалом, а гимн испанской фашистской фаланги:

— «Volverán banderas victoriosas, al paso alegre de la paz, y traerán prendidas cinco rosas, las fléchas de mi haz».[70]— Он оглянулся на Клее: — Подпоешь?

Атмосфера как бы разредилась на долю секунды, улица удлинилась, вышла из фокуса. Потом воздух приливной волной хлынул обратно, поле зрения Сиднея разбухло, уши заложило, глаза вылезли из орбит. Взрыв прозвучал одиноким ударом гигантского железного барабана, раскалывающее голову эхо заполнило дорогу вокруг и под конвоем, прокатившись огромной клубившейся тучей черного дыма и грязи. Оглушенный и задохнувшийся Сидней выхаркнул комок желчи, окрашенной никотином, пока «ауди» прыгала на рессорах, а в крышу гвоздями впивались осколки. Открыв глаза, увидел разбитое лобовое стекло, обезумевший взгляд Кобба, смотревшего через плечо в заднее окно. Из носа у него текла кровь, капала с подбородка. Машина виляла из стороны в сторону, потом остановилась судорожным рывком и рванулась вперед. Кобб вывернул руль до отказа, въехал в сводчатый проем, заглушил мотор, распахнул дверцу, выхватил оружие, побежал назад в арку. Сименон бросился за ним, зажимая ладонью висок, Кройц уже исчез, в машине остались лишь Сидней и Клее. Сидней смаргивал пыль, слишком сильный звон в ушах не позволял расслышать прерывистое предсмертное дыхание немца. Видно, бомба упала на дорогу прямо перед ними — где упала одна, там упадет другая и третья. Оглохший Сидней выполз из машины, вывалился во двор. Винтовка беззвучно грохнулась рядом на плиты. Поднявшись на четвереньки в очередном приступе рвоты, он увидел, как Кобб лихорадочно машет руками, приказывая укрыться под стеной. Сименон подбирался к проему с оружием на изготовку, быстро озираясь по сторонам, как мальчишка, прячущийся за фонарным столбом. Он жестикулировал, видимо сообщая об умножавшейся численности вражеских стрелков на дороге вокруг места падения бомбы. Когда звон в ушах Сиднея начал ослабевать, их опять заложило от взрывов гранат и выстрелов из мелкокалиберного оружия, которые вдобавок перекрывал вой сирены воздушной тревоги.

— Эй, слышишь меня? Держись! — Кобб тряхнул его за плечо. Контуженый Сидней таращил глаза, пока майор кивками собирал вокруг себя соратников. — На конвой совершено нападение, — объявил он. — Я видел, как двое бросили гранаты в кузов последнего грузовика. Кто-нибудь еще что-нибудь видел?

Кройц не ответил, Сименон покачал головой, Сидней слышал только одно слово из четырех.

— Где Клее? — рявкнул Кобб.

— В машине, — махнул рукой Сидней, слыша в черепе глухое эхо собственного голоса.

Кобб ткнул пальцем в Кройца:

— Вытащи его.

Немец побежал к машине, стуча по камням подкованными ботинками. На балкон вышли три бледнолицые монахини, пристально глядя во двор. Кобб вскинул винтовку и крикнул:

— Andale![71]

Они выполнили приказание.

— Клее мертв! — крикнул Кройц из машины.

— Это не случайность! — крикнул Кобб, по-прежнему стараясь перекричать свою глухоту. — Кто-то еще охотится за Виллафранкой.

— Будем надеяться, его убили! — прокричал Сименон. — Можно будет вернуться домой.

— Сколько ты человек насчитал?

— Шесть-восемь с винтовками и автоматами. Точнее не видно в дыму и пыли.

Кобб зажал правую ноздрю грязным пальцем, с силой высморкался кровью на землю. Потом заткнул левую, прочистил другую, сплюнул, вытер рот тыльной стороной руки.

— Возьмем сукина сына. — Он бросил на Кройца презрительный взгляд. — Восемь вместо семидесяти семи. Всего на три больше, чем нас.