Фантазерка - Наталья Нестерова

Самобичевание имеет автоматическую связь с самооправданием. Как выключатель и электрическая лампочка. На выключатель нажали — появился свет. Начал казниться — и тут же защитная реакция, доводы в свое оправдание. Ольга и Семен для меня — почти родительская семья. До определенного возраста ребенок не анализирует отношений родителей, они для него идеальны и абсолютны, вне сомнений и критики. Поэтому, если родители расходятся, ребенок может винить себя — «я был плохим мальчиком» или «я некрасивая девочка, поэтому меня не любят». При чем тут чужие разводы? Опять меня уносит. Есть Машка, которую я обидела, хотя люблю безумно, точнее — бездумно, как маму. Мне давно следовало повзрослеть. Но Маняша сама виновата: подчеркивает, что заступила на вахту после моей мамы… Оп-ля, еще одна лампочка зажглась…

Я не заметила, когда уснула. Но и во сне меня терзали демоны, засыпали вопросами, на которые я не находила быстрого и правильного ответа. В наказание задавали следующую задачку, говорили, что она проще, но все равно я не находила решения. Демоны грозили меня убить за тупость и бестолковость, но оттягивали момент, подбрасывая новые вопросы. И это было так больно и страшно, как бывает только во сне: ты зависла на краю смертельной пропасти, знаешь, что в тебе есть силы отпрыгнуть от края, но сила твоя тебе не подчиняется. Утром я встала разбитая, как после пытки.

– Плохо себя чувствуешь? — спросила Маша, и с нее слетела часть брони. — Спина болит?

– Душа.

– А, — Маня повернулась к плите, на которой жарила омлет с помидорами. — Сок выпей.

Каждое утро сестра поила меня свежевыжатым из фруктов и овощей соком. Маша считала, что главное лечение — в правильном питании, плюс народные средства, вроде отвара из трав или продуктов пчеловодства. Мол, только из природы можно взять биологическую помощь. Программа «Малахов плюс» в конкретном исполнении.

Ерунда. Я абсолютно убеждена: не молотая фасоль с прополисом действуют, не ромашка с пчелиными какашками, а вера в их чудодейственную силу. Если человек верит, если настроил себя, он способен снести гору, даже если она — злокачественная опухоль внутри организма. Я искренне завидую тем, кто умеет иррационально, ненаучно и мощно настраиваться на победу в проигрышной ситуации. У меня не получается. Я верю только в достижения цивилизации: антибиотики, синтетические гормоны, скальпель умелого хирурга. На эту тему мы спорили с сестрой каждое утро. И шли на компромисс: я пью соки, отварчики трав, принимаю половину чайной ложки одной гадости, две столовые ложки другой. Маша критику мракобесия смиренно слушает: «Говори, говори, но ротик открой!» И радостно улыбается, когда, проглотив ее колдовские снадобья, морщась, заявляю: «Какая гадость! Только ради тебя».

Омлет мы ели молча. Вместо кофе — моего неизменного допинга — Машка налила какую-то бурду из ячменя и других российских злаков. Сестра давно пытается излечить меня от кофемании. Аргумент: кофе тоже на земле выращен — не принимается. В России ведь кофе не растет, а надо питаться продуктами, выращенными по месту жительства.

Машка хитрая: использовала свою обиду, чтобы влить в меня ячменное пойло.

– Вкусно? — спросила сестра.

– Терпимо.

Маша встала, открыла холодильник, достала две баночки, из одной мне следовало половину чайной ложки принять, из другой — две столовых.

Она немного растерялась — рук не хватило. Поставила баночки на стол, налила в две чашки горячей воды из чайника, опустила в них ложки, чайную и столовую, — подогреть, чтобы я холодное не глотала. И все ее действия, движения, манипуляции с баночками и ложками, за которыми стояла забота великой силы, вызвали у меня спазм. Кто еще обо мне так позаботится? Сын вырастет, но так не сумеет.

Я зарыдала в голос, от невозможности выразить благодарность и признательность.

Женщины редко плачут по утрам. Как правило, за день накапливают аргументы своей несчастной жизни, а к вечеру выдают. Исключения — те, кто провел бессонную, в кошмарах, ночь. Это про меня.

Маша растерялась. Секунду назад я была строптивой младшей сестричкой с комплексом вины, временно покладистой. А теперь навзрыд плакала, комплекс того не заслуживал. Маня ложки подогревала каждое утро, ничто в последовательности ее действий не нарушилось. Но я-то впервые оценила, и корежило меня отчаянно.

– Ма-а-шка, се-с-стренка, — слова недоговаривались, спотыкались, рвались, — хоть тебе скажу, маме не успела. Я вас, тебя и ее, очень люблю всегда, по-другому не умею… как умею…

Я плакала и объяснялась в любви — маме и сестре, мертвой и живой. Маша стояла напротив. Изумленная, с ложками в руках, чайной и столовой, она села на табурет и неожиданно гаркнула:

– А ну-ка закрыла рот!

И уголок моего сознания, не участвовавший в истерике, хмыкнул: «Таким тоном она порядок в классе наводит. Руки на стол и слушать задание!»

– Открыла рот! — приказала сестра, противореча предыдущему велению. — Пей лекарство!

Сквозь судорожные рыдания я выкрикнула:

– Ложки пустые!

И зашлась смехом.

Никогда не верила в литературные выдумки, будто рыдания могут перейти в смех. Мгновенные превращения — в сказках и в фантастике. Любовь мгновенно не оборачивается ненавистью, дождь переходит в снег постепенно, жадность за секунду не становится щедростью, черное становится белым через серое.

Но случилось именно так. Я хохотала. Машка, посмотрев на ложки, которые тянула к моему рту, ойкнула и подхватила смех. Раз смеется, значит — не злится.

Приняв снадобья, я спросила:

– За что ты на меня обиделась?

– Не на тебя, на себя.

– То есть? За что — на себя?

– За неспособность доказать любимому человеку — тебе — очевидные вещи.

– Ничто не очевидно…

– Не дави софизмами, — вернула мне сестра упрек. — Тогда, в бане, когда мы в первый раз увидели голых некрасивых женщин, разве тебя не поразило, что твоя мама не стала утешать нас, а разозлилась?

– У нее всегда на первом месте стояло как ты себя ведешь , а уж потом почему ты так себя ведешь.

– Почему обычно ясно, а как надо исправлять в реальном моменте действительности.

– Советы великих педагогов и психологов с точностью до наоборот. Ой! — подняла я руки, почувствовав, что Маша оседлает любимого конька. — Только не про каждому свое. Бабушка говорила: бывает добро, да не каждому ровно. А? — погордилась я воспоминаниями о бабушке, которая воспитывала Маню, а меня видела изредка. — Каждому своя педагогика и психология — это уж слишком.

– В самый раз. Чаю брусничного выпьешь?

– Хоть настой цикуты, только скажи…

Я нарочно замолчала: сообразит ли Маня?

Сообразила.

– Почему я назвала тебя грезиеткой, — улыбнулась сестра.