Сорвавшийся союз. Берлин и Варшава против СССР. 1934–1939 - Яков Яковлевич Алексейчик

и военных усилий уделить проблемам на Дальнем Востоке, где все более шумно вел себя японский империализм.

Но есть в шифротелеграмме В.А. Антонова-Овсеенко и более важная информация. На сей раз о выводах, сделанных советским полпредом после беседы с Жюлем Лярошем — французским послом в Польше. Одним из них является суждение французского дипломата о снижении доверия Варшаве со стороны Парижа. Несмотря на то, что маршал Пилсудский лично убеждал Ляроша в «сохранности договора с Францией», посол Франции все-таки «полагает, что Польша морально связала себя с политикой Германии». Уверенности в этом добавило Лярошу и заявление Пилсудского «о свободе рук Польши в отношении Австрии». Мол, в этом на Париж оглядываться в Варшаве больше не намерены. К тому же ряду относились и слова посла, касающиеся бурной анти-чехословацкой кампании в польской прессе, которую Лярош объяснил тем, что польский маршал «всегда мечтал об общей границе с Венгрией», для чего следовало изрядно потеснить Чехословакию, отделявшую Речь Посполитую от мадьярского государства. Значит, отношения Варшавы с Прагой накалялись еще сильнее. Шифротелеграмма В.А. Антонова-Овсеенко из польской столицы была снабжена грифом «Совершенно секретно» и, как следует из специальных пометок на ней, срочно передана генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И.В. Сталину, а заодно и Председателю Совета народных комиссаров СССР — так тогда называлось правительство — В.М. Молотову, народному комиссару — министру — по военным и морским делам К.Е. Ворошилову, руководителю структур государственной безопасности В.Р. Менжинскому, народному комиссару иностранных дел СССР М.М. Литвинову.

В столицу СССР приходило все больше доводов, что польско-германская декларация в реальности никак не разгружала советское руководство от «забот на западе», скорее наоборот — их становилось куда больше. В то же время есть основания полагать, что в новой, неожиданной для нее ситуации Москва, всего полтора года назад тоже подписавшая договор о ненападении с Польшей, рассчитывала на поступление специальных пояснений со стороны Варшавы по поводу случившейся Декларации. Потому пока и воздерживалась от более подробных суждений. Как теперь явствует из рассекреченных Россией документов, Москва весьма тщательно отслеживала польско-германские контакты. В Кремле узнали о встрече Гитлера и Липского еще до самой встречи, вдобавок советское руководство было информировано, что свидание на столь высоком для обычного посла уровне может завершиться подписанием какого-то документа. Конечно же, в Кремле понимали, что документ, если он состоится, будет весьма важным, так как глава правительства Германии вряд ли станет размениваться на нечто второстепенное, соглашаясь на беседу с польским дипломатом не самого высшего ранга. Существенно и то, что уведомление в советскую столицу поступило не из Берлина, а тоже из Варшавы и опять от полпреда СССР в Речи Посполитой В.А. Антонова-Овсеенко. В его шифротелеграмме на сей счет говорится следующее: «Медзинский конфиденциально сообщает: завтра свидание Липского с Гитлером, о нем будет опубликовано позднее, ожидается документ, завершающий всю акцию. Уточнить не смог». Есть в шифротелеграмме и добавление, что с польской стороны вскоре последует специальное пояснение на сей счет, потому «Бек с Медзинским хотят выехать в Москву между 15 и 20 февраля». Заканчивается то специальное уведомление словами, что «очевидно, речь идет о пакте военной и экономической неагрессии». На шифротелеграмме поставлена дата ее отправки из польской столицы — «24.1.34 г.», расшифрована она была в 6 часов утра 25 января. Поступившая из Варшавы депеша была снабжена не только грифами «Совершенно секретно», «Снятие копий воспрещается», но и пометкой «Немедленно». Ее тоже сразу же передали И.В. Сталину, В.М. Молотову, а также К.Е. Ворошилову, В.Р. Менжинскому, М.М. Литвинову и другим весьма высокопоставленным в большом государстве лицам, так как в неполных восьми строчках содержалось несколько важных предостережений.

Советская реакция на польско-германское сближение не могла оставаться и без внимания Варшавы, которой очень не хотелось, чтобы подписанная в Берлине декларация вызвала у Москвы избыточную настороженность. Тем не менее, она ее вызвала. В свою очередь, и в германской столице тоже довольно напряженно ожидали вестей на этот счет из главного советского города. «Kurjer Warszawski» уже 8 февраля сигнализировал из Берлина, что предстоящий «визит министра Бека в Москву возбуждает тут сильную заинтересованность, ряд комбинаций и домыслов. В целом утверждается, что визит будет не только фактором вежливости, скорее он будет иметь высокополитический характер», а его главной целью является «рассеяние московского недоверия по поводу польско-германского соглашения», так как никуда не деться от того, что оно «вызвало в Москве беспокойство и сомнения в отношении Польши». Заняться рассеянием московского недоверия предстояло господину Юзефу Беку.

Варшавская пресса в лице ее ведущих изданий и структур визиту министра иностранных дел Речи Посполитой в Советский Союз с самого начала уделила самое пристальное внимание. Польское телеграфное агентство уже 11 февраля уведомило из Москвы, что встречать Юзефа Бека «сегодня на границу выезжают генеральный секретарь коллегии комиссариата иностранных дел Дивильковский, главный советник посольства Речи Посполитой в Москве Сокольницкий и специальный корреспондент советского телеграфного агентства «ТАСС» Лукьянов». Содержался в сообщении и нескрываемый намек на то, что прием в советской столице будет теплым. Агентство сообщало, что газета «Известия» на своих страницах процитировала «доброжелательные голоса французской и германской прессы о визите мин. Бека», притом разместила их «на главном месте». Было опубликовано и письмо жены польского министра пани Ядвиги Бек (по-польски Бековой) Всесоюзному обществу культурных связей с заграницей за помощь в организации на выставке отдела «Польская книжка за границей». Группе вежливости во главе с И.А. Дивильковским поручалось встретить министра и сопровождавших его людей еще на границе Советского Союза — на железнодорожной станции Негорелое, которая расположена всего в полусотне километров к западу от Минска и в довоенное время была главными сухопутными воротами при въезде в СССР с запада. Десятью месяцами ранее здесь встречали возвращавшегося на родину знаменитого писателя Максима Горького.

Через день — 13 февраля 1934 года — в сообщении «Министр Бек по дороге в Москву» ПТА информировало, что в полдень в салон-вагоне своего поезда Юзеф Бек дал обед, «на котором присутствовали посол СССР в Варшаве г. Антонов-Овсеенко с женой», ехавший, оказывается, одним поездом с министром. По прибытии на границу в 16 часов по варшавскому времени на станции Негорелое «министра Бека от имени комиссара иностранных дел Литвинова приветствовал генеральный секретарь коллегии комиссариата иностранных дел Дивильковский». Заодно и «специальный посланник советского телеграфного агентства ТАСС Лукьянов поприветствовал польских журналистов, сопровождающих министра Бека». Сопутствовали же ему, сообщал «Kurjer Warszawski», тоже отнюдь не рядовые корреспонденты, а главный редактор Польского телеграфного агентства пан Обарский, компанию которому составили «редактор агентства «Iskra» пан Бестерман и редактор «Expressu Porannego» («Утреннего экспресса». — Я.А.)