Требуется секретарь. Интим не предлагать! - Анна Варшевская

— Простите, Герман Эдуардович, я подойду попозже, хорошо? — говорит мягко, а потом строго бросает мне: — Идёмте!

Иду за ней, пытаясь успокоиться и удержать страх, морозными иголочками расползающийся в груди.

Анна ведёт меня по коридору, проходит через двери, отсекающие большинство звуков, доносящихся из шумной приёмной, и останавливается.

— У Мари слепое ранение, — видит, что до меня не доходит, и поясняет: — Пуля попала в верхнюю долю лёгкого и осталась внутри.

Мне становится плохо, а она продолжает:

— Скорее всего, сломаны рёбра, возможно, в лёгких есть осколки. Она в операционной…

— Тогда какого чёрта вы не рядом с ней сейчас в этой операционной?! — чуть не кричу ей в лицо. — А ещё подруга!

— Именно потому, что подруга! — тихо, но жёстко отвечает стерва в белом халате, не реагируя на мою вспышку. — Я не смогу быть объективной и спокойной, буду сомневаться, принимая решения. Доктор Добрынин, который проводит операцию, — отличный хирург, возможно, лучший, кого я знаю, — недовольно поджимает губы, но мне не до её проблем.

— Я просто хочу, чтобы с Мари всё было в порядке, — произношу почти умоляюще.

— Мы все хотим, — она вздыхает. — Врачи делают всё возможное. Успокойтесь, господин Муромцев. И поддержите лучше её сестру, — указывает рукой в закуток с парой стульев, на одном из которых сидит, скорчившись, худенькая фигурка в огромной не по размеру толстовке.

Я не успеваю оглянуться, как Анна уже испаряется. Подхожу к темноволосой девчушке.

— Ты ведь Алинка, да? — имя сестры всплывает в памяти само собой.

Девочка поднимает голову, и я невольно втягиваю воздух сквозь сжатые зубы. На меня смотрят опухшие, зарёванные, но такие же зелёные в крапинку глаза, как у Мари. Сразу становится больно дышать. Я присаживаюсь рядом с ней.

— Да, — шепчет эта… мини-эльф, — а вы?..

— Илья. Илья Сергеевич.

— А-а, ну да, знаю, — Алинка всхлипывает, скривившись.

— Всё будет в порядке, — пытаюсь подбодрить её, — Мари сильная, она справится!

— У меня никого кроме неё не-е-ет, — девочка с трудом сдерживает рыдания, — мы с ней так поссорились два дня назад. Я такого наговорила! Даже не сказала ей сегодня, что люблю её, когда она уходила. А теперь… теперь… — она не договаривает и утыкается лицом в длинные рукава толстовки, плечи начинают трястись.

Мне кажется, что в груди прорезали огромную дыру. Самому хочется завыть от боли. У меня тоже никого нет, кроме моего эльфа. И сказать про то, что люблю её, я не успел. Господи, лишь бы она поправилась! Никогда не верил, что там наверху кто-то есть, но сейчас готов молиться всем богам сразу. Только пусть её спасут!

Тянусь к Алине и аккуратно обнимаю её. Она вцепляется мне в лацканы пиджака и прижимается, дрожа как в ознобе. На меня вдруг накатывает мощное ощущение дежавю. Я ведь не рассказывал Мари, только упоминал, что моих родителей уже нет в живых. Они погибли в автокатастрофе, когда мне было девятнадцать. Всплывают давно похороненные воспоминания, как я ворвался в больницу, как навстречу мне вышел врач и, отводя глаза, сказал, что спасти никого не удалось… Я остался совсем один, впал в жесточайшую депрессию — из неё меня вытянул Грэй, которого щенком подобрал на улице. С тех пор, кстати, терпеть не могу врачей — мою семью они не спасли.

С трудом заставляю себя вынырнуть из жуткого прошлого и вспомнить, что прошло уже девять лет. Смотрю на Алинку. Всё теперь не так! Всё будет не так!

— Мари поправится! — произношу уверенно. — И ты не одна теперь! Вы с ней не одни, слышишь?

Алина поднимает на меня заплаканные глаза. Не знаю, что она видит на моём лице, но неуверенно кивает и пытается улыбнуться. Я с трудом улыбаюсь в ответ.

Не знаю, сколько мы сидим вместе, время тянется просто бесконечно. Девочка в конце концов засыпает, уткнувшись лбом мне в плечо, а я просто придерживаю её, не позволяя себе думать, что что-то может случиться. Я… планирую, как Мари вернётся в офис. Как мы все вместе поедем в отпуск. Как будем гулять с Грэем. С ней всё будет в порядке!

Из моей… медитации — или самовнушения? — меня вырывает движение в конце коридора. В нашу сторону направляется высокий мужчина в хирургической одежде и накинутом сверху белом халате.

Глава 37

Илья

Я встаю, слегка тряхнув Алинку, которая тут же просыпается и начинает тереть глаза. Видит врача и подскакивает тоже, становясь рядом со мной. Не знаю, что чувствует она, а у меня горло перехватило до такой степени, что сказать ничего не получается.

— Кто из вас родственник Кудрявцевой? — спрашивает хирург.

— Я! — выпаливаем с Алинкой хором.

— Ясно, — скептически произносит мужчина. — пациентке была выполнена экстренная торакотомия, пуля извлечена. Операция прошла успешно, ближайшие сутки она будет находиться в ОРИТ.

Мы с Алиной переглядываемся, и, видя наше непонимание, врач поясняет:

— В реанимации! У неё множественные переломы рёбер, повреждена верхняя доля левого лёгкого.

— С ней… всё будет в порядке? — почти шёпотом спрашивает Алина.

— Состояние тяжёлое, но стабильное, — хирург кивает. — Сейчас можете идти домой, доступ в реанимационную палату запрещён. Приходите завтра.

Я оттягиваю рукав над часами — время уже почти два часа ночи.

— Завтра — это утром? — спрашиваю врача.

— Завтра — это завтра! — немного раздражённо отвечает он и тут же разворачивается, заметив мелькнувшую в конце коридора фигуру. — Анна Николаевна! Где вы ходите опять?! Протокол операции для заполнения подготовили?

К нам быстрым шагом подходит Анна.

— Да, Никита Сергеевич, — отвечает спокойно, — всё заполнено.

Мужчина сердито кивает и, кинув на нас последний взгляд, уходит — только полы халата развеваются. Странный он какой-то…

— Алинка, — ласково обращается Анна к девочке, и та вздрагивает, поднимая на неё глаза. — Не переживай! Всё будет хорошо! Илья Сергеевич, — смотрит на меня внимательно, — я могу вас попросить отвезти Алину домой и присмотреть за ней? В реанимацию вас всё равно не пустят, я позвоню, как только вам