Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

Стрелки часов подбирались к 16. На бреющем полете проскочил аэродром восточнее и вышел на контрольнопропускной пункт. Там был выложен сигнал:

«Всем садиться на запасные аэродромы!»

Для «чижей» запасной аэродром — Тэнсу. Это всего 20 минут полета на юг. Сел. На стоянке «чиж», прилетевший до меня. По номеру определяю: Антон Губенко.

В предыдущем бою его «ласточку» зажгли. Он затяжным прыжком с парашютом ушел от преследователей. В этот бой водил группу «чижей»: исправных «ласточек» на замену не оказалось. Подошел переводчик китаец Мэн: — Мистер Леванда! У вас на ноге кровь.

Закатал штанину. Английской булавкой выковырнул маленький осколочек от разрывной пули. Забинтовал индивидуальным пакетом. Саднило левый локоть — пулевой ожог. Обошел самолет. Бедный мой «чиженька»! Досталось тебе в этот раз. Руль поворотов держался на одном шарнире и тросах. В левом боку у кабины зияла дыра от разрывной. На бронеспинке — кляксы от сплющившихся пуль. От лобовых атак пробоины в центроплане, плоскостях; побиты ребра воздушного охлаждения цилиндров…

— Ну ничего! Жить будем.

На КП сидел Губенко и накручивал ручку телефона, собирая сведения, кто, где и как.

Ко мне:

— Трудный бой?

— Трудный.

— Я тоже считаю, что трудный. Вот не докричусь ни до кого.

Помолчав:

— Костя Опасов над озером выпрыгнул. Зря рано раскрыл парашют. Возле вертелись японцы. Наверное, убили.

После сбора донесений и проверки поступивших сведений стало известно, что сбиты четыре японских бомбардировщика и шесть истребителей. Наши потери — семь самолетов. Погиб Женя Сухорукое, раненым сел на аэродром Ровнин, выпрыгнул Гридин, скапотировал на рисовом поле на подбитом «чиже» Женя Владимиров. Сбиты были три китайских летчика.

На третий день рыбаки выловили в Поянху труп Кости Опасова.

Да, бой был трудным. В этот раз японцы, по-видимому, применили чисто самурайскую «тактику», если только это не было случайной ошибкой: без прикрытия пустили вперед бомбардировщики, а истребители пришли позднее компактной группой в надежде рассчитаться с нами. Итоги боя показали, что в полной мере им это не удалось.

Запасной аэродром Тэнсу стал действующим для группы «чижей». Ко мне в звено пришли два летчика из пополнения: Михайлов и Глебов. В полдень 11 июля группа возвращалась из боевого вылета. Вылет несложный. Усталости не было. Но жарко. Хотелось пить. Воображение рисовало душ и бутылку холодного пива. Звено шло правым замыкающим. С 2 тыс. м уже виден железнодорожный мост через реку, а за рекой угадывался аэродром.

И тут все полетело к черту.

Снизу из-под приборной доски вырвался сноп пламени. Обожгло ноги, руки, лицо. С принижением (не столкнуться бы с ведомым) шарахнулся из строя вправо. Локтем выбил боковую дверцу кабины, отстегнул привязные ремни и дал рули на переворот. Самолет стал на ребро, левым крылом к земле, правым — в небо, замер. Нога! Ноги, убегая от пламени, бросили педали. До отказа сунул левую педаль и отдал ручку от себя. «Чиж» послушно лег на спину, на какое-то мгновение завис в этом положении, и я вывалился из кабины. Небольшая затяжка (уйти от самолета), за кольцо, рывок. Над головой шелковый купол. Несколько впереди в отвесном пикировании меня обгонял самолет. У мотора золотой венчик пламени, за хвостом длинный шлейф черного дыма.

— «Чижик», «чижик»! Недолго ты прожил после 7 июля.

Подо мной сопки в густых зарослях бамбука. А вот распадок с посевами. Не проскочить бы: ветерок сносит. На всю длину руки от головы до бедра вытянул с одной стороны стропы. Купол принял уродливую форму, и земля стала набегать быстрее. Отпустил стропы. Мягкое приземление. Огороды. Ведомые Михайлов и Глебов виражировали над местом приземления. Махнул им в сторону аэродрома. Поняли, ушли. Метрах в 30 высокий китаец-крестьянин поспешно отвязывал буйвола от одиноко стоявшего дерева, не спуская с меня глаз. У него ничего не получалось. Двинулся к нему. Он бросил буйвола, готовый бежать. Уйдет!

Выхватил из кармана охранную грамоту на тонком белом шелке с иероглифами, с красочным изображением национального китайского флага. Распластав ее на ладони в поднятой руке, показал издали. Китаец остановился. Осторожно и робко начал приближаться. Жестами показываю: мне нужен телефон. Последовало понятное и мне: «Дун, дун» («понимаю»). Уже вблизи уставился на изображение флага. Он был неграмотен, но понял главное. Помог собрать парашют. Вскинул его себе на плечи, зашагали по тропинке — он впереди, я сзади. Тропинка, еще более сузившись, вывела нас в рисовые поля. С окрестных полей бежали к нам мужчины и женщины с мотыгами и палками, с озлобленными лицами и криком, понятным и неприятным: «Джапан, джапан!»

На китайца я, конечно, похож был мало. Серый клетчатый костюм, тапочки на босу ногу, русые волосы. Шлем с очками в руке. Мой проводник громко и часто-часто что-то говорил.

Процессия росла, вытягивалась на тропинке все больше и больше. Приблизительно через час вошли в большую деревню.

У маленького аккуратного домика под навесом стояли ряды скамеек, классная доска, большие счеты. Школа. На крыльцо вышел седой худощавый китаец с приятным лицом, во всем белом. Толпа заполнила двор и в уважительном молчании смотрела на учителя. Он неторопливым движением взял грамоту, пробежал глазами, прочитал вслух. По толпе прокатился гул одобрения, лица засветились улыбками. В грамоте было написано примерно следующее: «Предъявитель является иностранцем, прибывшим в Китай для оказания военной помощи. Военные и гражданские лица обязаны принимать меры к его спасению».

Жестом старик учитёль пригласил войти в дом. Изучающим взглядом посмотрел в лицо, на руки, на ноги; что-то сказал за занавеску в соседнюю комнату. Оттуда передали плоскую жестянку. Старик осторожными движениями наложил на места ожогов желтоватую пасту. Боль стала утихать.

Очень хотелось пить. Выразил это желание жестами. Другой китаец, в обычной одежде из синей легкой ткани, выбежал за дверь и через несколько минут осторожно с поклоном поставил передо мной большую фарфоровую чашку. Жадный глоток. Дыхание перехватило. Глаза полезли на лоб… Ханжа! Рисовая водка, по крепости близкая к спирту. Учитель укоризненно посмотрел на угостившего меня китайца. Сердито буркнул что-то. Громко крикнул в сторону занавески. Оттуда передали кружку холодной воды.