Последние стражи Аарона - Мира Драгович

трепетом тот взирал на будущего короля, ввело его в недоумение. Юноша был по-королевски вежлив, приветлив и не выказывал неуместной злобы. Однако же, Морган вспомнил, что обычный человек может разглядеть в любом маге черты, вселяющие трепет. Эйлейв провел в Дагмере по собственной воле много зим, но магия его по-прежнему настораживала.

— В-верно, м-милорды, — проговорил он, стараясь не глядеть на юношу.

— Что ж… От меня ведь не ждут громких речей? — тот в последний раз провел рукой в молитвенном жесте — от лица к сердцу, и рассеянно улыбнулся. — Я все думаю, что если моя шея затечет под тяжестью короны или, скажем, я оброню ее? Будет неописуемо неловко.

— Стань хорошим королем, и рядом с тобой окажутся люди, готовые помочь ее удержать, — Морган неловко потрепал племянника по плечу. Он признался себе, что желал обнять мальчишку, но не сделал этого, опасаясь, что тот не оценит порыва.

Он без преувеличения гордился им и верил, что тоже самое чувство испытывал бы и Аарон, глядя на то, как проворно его сын вписывается в придворную жизнь. Он учился держать себя с достоинством, являя задиристого нетерпеливого волчонка лишь в узком кругу тех, кому было можно доверять. Он выказал желание присутствовать на каждом Совете, он оседлал самого свирепого коня дагмерских королевских конюшен, он выстоял против одного из лучших воинов королевства… Глядя на него, Морган твердил про себя слова, которые так любил повторять Стейн Локхарт: кровь ничего не значит, но решает многое. Ивэн не знал, что значит быть Брандом, но старательно учился этому. Морган не тешил себя надеждой, что этот путь станет легким. Он жалел лишь о том, что юноша не шел по нему с самого начала — годы, проведенные вдали от дома, были безвозвратно утеряны, хотя бы потому, что Аарон не видел, как растет его сын, который едва ли оказался бы настолько глуп, чтобы отказаться от наследия, созданного его семьей.

Покои Ивэна. Королевский замок, Дагмер

Алые рукава его светло-серого дублета были вышиты серебряной нитью и россыпью корсианских рубинов. Две молоденькие служанки стягивали их с величайшей осторожностью — складка к складке. Обе видели, как явственно дрожат руки будущего короля, именно поэтому он молчал. Привыкнув облачаться в одиночестве, в присутствии девушек он превратился в одеревеневшего истукана. Ему полагалось улыбнуться и развеять тишину, но в горле пересохло, и язык оказался тяжелым и неповоротливым, будто выкованным из железа.

Одна из девушек, закончив с рукавом, потянулась было к вороту дублета, но Ивэн поспешно отшатнулся. Это предстало грубостью с его стороны, но он никому не позволял дотрагиваться до собственной шеи, охраняя свою постыдную тайну. Неуклюже задев бедром письменный стол, он чуть было не снес на пол увесистую чернильницу, однако чудом перехватил ее до того, как ей предстояло разлететься на множество осколков. Обе девушки вскрикнули, опасаясь за расшитое драгоценными каменьями облачение. Непостижимым образом чернила не замарали ткань, над которой днем и ночью трудились лучшие швеи города.

Ивэн, взглянув на испуганные лица девушек, и рассеяно улыбнулся им.

— Оставьте нас, — обратился к ним мужской голос.

Юноша обернулся через плечо, увидел Моргана и порядком разозлился. Виной тому была его совершенно бесцеремонная манера не выдавать своего приближения. Потом он вспомнил, что дверь в покоях короля, где ему теперь пришлось обитать, изрядно поскрипывала. Служанки, непременно поприветствовали пришедшего Смотрителя, а Ивэн этого попросту не заметил, погрузившись в волнительную лихорадку.

Морган стоял у входа в покои, держа в руках плащ, которым были укрыты плечи его брата в день коронации. И только одному Создателю было ведомо, сколько он наблюдал за Ивэном, сверлил его темными глазами, колкими словно ножи. В них едва можно было заглянуть, желая разглядеть их цвет. Юноша не раз пытался сделать это, но отводил взгляд — в глубине глаз дяди он видел отражение самых страшных секретов, ведь тот всегда выглядел так, будто знал о нем больше, чем можно было рассказать.

Девушки переглянулись, зашуршали юбками и заторопились прочь.

Морган был безупречен более, чем обычно. Он выглядел скромно, как и пободает северному лорду, но лишь один излишек — серебряное наплечье в виде головы волка, громко заявляло о том, кто он есть, а этого было более чем достаточно. Ивэна бросило в холод, когда Морган движением руки расправил королевский плащ.

«Мне все чудится, что это кровь», — подумал юноша и вместо того, чтобы подойти к нему, отвернулся.

Дрожащей рукой он нащупал графин, наполнил чашу водой, потом спохватился и затянул ворот дублета потуже так, чтобы Моргану не пришло на ум его оправлять. Вода, которую он наконец поднес к губам, прокатилась по горлу отрезвляющим холодом. Кромка чаши раздражающе лязгнула по зубам и Ивэн, готов был швырнуть ее в стену, но сдержался. Он был удивительно спокоен на рассвете, но теперь, с приближением неизбежного, он ощутил себя загнанным охотниками диким зверем.

— Так не годится, — ладонь дяди легла на его плечо.

Разумеется, он все заметил. Что укроется от его пытливого взгляда? От этого стало только хуже.

Ивэн потянулся к другому краю стола, где его ждала выкованная серебряная корона. Когда он схватил ее, рубины отозвались завораживающими темными переливами.

— Я ненастоящий Бранд, — выпалил он, обернувшись к Моргану.

Тот отступил на шаг назад, но в лице ничуть не переменился. Он и не думал принимать венец, протянутый ему.

— Можешь забрать ее, дядя. Слишком она тяжела для моей головы, — ему хотелось кричать, но здесь, во дворце, ему оставался лишь ожесточенный шепот. — Ты — сын героя, сплотившего Север. Ты — сын мага, без которого Кейрон Бранд не основал бы Дагмер. Наше место там, в большом мире, на кострах и в казематах, но ты приводишь магов в этот город, как привел и меня.

Ивэн замолчал. Корона все блестела в его руках, а Морган глядел на него невозмутимо, облаченный в ледяное спокойствие. С губ юноши сорвалось рычание, а затем слова.

— Что сказал бы про меня отец? Что я за король, раз не вырос здесь, не знаю своих поданных, не ведаю их страхов и желаний. Разве я достоин их? Я хуже безродного бродяги! Мне все твердят, что я — кровь и плоть отца. Но я и сын безумной королевы. Что если рассудком я столь же некрепок, как и она? Возьми этот венец, и покончим с этим навсегда!

Старший из Брандов потянулся к венцу, но не для того, чтобы принять его. Он уложил руку поверх пальцев Ивэна и крепко сжал их. Юноше стало