Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

предвкушая, какую из дорог выберет шедевр. Ему бы выбрать самому – авры или люди!

«Кто из них больше достоин жить?», – спросил он себя прошлой ночью, и ответ не пришёл, и найти его где-то не очень-то хочется. Это, как решать, какого котёнка нужно оставить, а какого вышвырнуть – один красивый, но глупый, другой так страшен, что грустно, но всё понимает с первого слова…

Чем ближе к городу, тем больше ощущалось его величие. Данучи посчитал себя букашкой перед ним – и это для него впервые. Почувствовал мандраж, как в кулачном бою, когда выходишь против соперника, что на голову сильнее тебя. Оглядывался во все стороны, и ни души рядом, ни стражников – лишь лиловые деревья, алые цветы, зелёная трава.

«Как же мне открыть стеклянные ворота?», – думал он, подойдя ближе. О их толщине и непробиваемости можно только гадать, но любую преграду возможно разрушить – тем более, если это собирается сделать Данучи. Всего-то, включить фантазию. Фантазия для него – это украшение, он не искал в ней правды. «Правда внутри, а фантазия лишь снаружи, она лишь рисует предлог! Чем ярче изображение, тем проще раскрыть все её секреты.». Для Арлстау же фантазия это всё…

Вход человеку был запрещён с тех самых времён, когда он взял на себя ношу врага и разрушителя. «Покажи, что у тебя есть сердце. Иначе, в эти двери не войдёшь!», – написано над воротами, и, хоть высоко, но всё видно. Да и язык у авра и человека один на двоих.

Именно стеклянные ворота считают началом вражды между людьми и аврами, если верить старинным легендам, которые, наверное, не лгут.

Одна из них гласит, что при первой же встрече, люди возненавидели авров, как только увидели, как те красиво одеты, как те изящно молвят речи. «У них даже врата из драгоценных камней!», – ошибочно считали люди, стоя на пороге их городов. Зависть закипала лишь больше, когда ворота открывались, и люди не наслаждались красотой, а злились на неё, что она прошла мимо их городов. Ни один из авров ни в чём не нуждался, не было ни нищих, ни бездомных, не было голодных и скупых. Люди посчитали, что Бог несправедливо поделил богатства: аврам предоставил всё, а людям ничего.

Мудрые правители авров пытались достучаться до людей: «Нет, вы не правы! Нам всем было дано поровну. Только, мы делим богатства справедливо на всех, и нет у нас из-за монеты распрей; у вас же все богатства достаются жадным, а остальные – нищие и не познавшие, что значит – жить. Зависть не рождается на плодах справедливости, и богатств у вас меньше, потому что вы не заметили, как потратили их на бессмысленность!».

Правда задевала гордых правителей человеческого рода, и авр стал человеку врагом, но до войны никогда не доходило, пока полководец не решил написать свою новую историю мира…

Данучи прислонил ладонь к стеклу и сразу же отдёрнул руку, ощутив лёгкий разряд электричества. Ворота начали раскрываться, как перед желанным гостем, и художник не смог сдержать улыбки – ни один из ныне живущих людей не забирался так далеко, как он, и это вдохновляло.

Стоило воротам чуть-чуть приоткрыться, и Данучи сделал два шага назад, споткнулся, почти упал, но, точно, рухнули легенды, в которые он верил.

Яркий свет бил в лицо, и художник ругал себя, что верил всем этим сочинениям: «Все легенды лгут – и про алмазные ворота, и про то, что люди когда-то посещали эти города!» – сразу же решил Данучи. Если бы кто-нибудь увидел это, не забыл бы упомянуть, что авры построили здесь небоскрёбы, что они создали свой собственный свет!».

Данучи грабил деревни и небольшие поселения авров, и ничего в них не намекало на то, что он увидит здесь. «Если люди завидовали аврам, которые жили, как они, то, какой была бы зависть, если бы они увидели это?»

Дома длиною в километры тянулись змеями до потолков их купола, извиваясь, сплетаясь друг с другом. Чем ближе к центру города, тем выше дома, на каждом свой узор, у каждого свой цвет. В тысячах окон мерцал электрический свет, за окнами авры собираются куда-то – наверное, на работу, утро ведь.

Между домами улица, деревья, тротуары, фонари, смешные лавочки и торгаши. В фонарях лиловый свет, под ногами синий – лампы впаяны в асфальт. По асфальту колесят электромобили, в них счастливые авры приветствуют Данучи, как короля.

В воздухе рядами повисли летающие объекты, в которых горел свет и кипела работа. Арлстау узнал их – это то, что в его мире называют «летающие тарелки». Над ними, по центру купола расположилось искусственное солнце – оно было не велико, освещало все вершины, что дотянулись до потолка, но не дотягивалось до низов.

Арлстау всё увиденное тотчас обозвал «прогрессом», при чём, выше уровнем, чем на его планете и не понимал, почему авры бьются на мечах! Для Данучи это магия, для Данучи это волшебство. Потому оба художника пребывали в разных состояниях. Тем более, лишь одному из них решать судьбу всего этого величия.

Силуэт чувствовал того, кто ему нужен и направился вперёд, по центральной улице, Арлстау поплыл за ним.

Вокруг чистота, будто трудились здесь над ней и день, и ночь, лишь бы сохранить её совершенство, а воздух был настолько свежим, что, казалось, он тоже был изобретением. Всё здесь было искусственным, но приятным на вкус.

Мимо проходили авры в своих шёлковых одеяниях, улыбались ему приветливо, кланялись, прикладывая руку к сердцу и не подозревали, что перед ними не почётный авр, а ужасный художник, рисующий жестокие души, создавший нерушимую иллюзию, пришедший всех их, либо спасти, либо погубить!

В Данучи просыпались стыд и совесть от добродушия этих существ, но остановился на секунду и усыпил все чувства, словно снотворным, ведь отступать не куда – он не мог предать Род человеческий, рискнуть покоем своих близких, любимой жены и детей, пусть их уже не помнил. «Война так война, и надо её закончить, и никакая совесть не смеет этому мешать!».

Целью Данучи был настоятель авров. Именно он мог повлиять на разноликость будущих событий. Говорят, он единственный гибрид авра и человека, не похожий ни на кого, не сравнимый ни с кем, но история эта туманна, потому Данучи в неё не верил, как теперь и во всё, что знал об этом народе.

Желание художника почти благородно, ибо он решил дать народу авров единственный шанс на спасение, но примет ли его настоятель или окажется