Избранные произведения - Лайош Мештерхази

потеряли наш след. Из осторожности мы не вошли в Алмашфюзитё. Ведь со слов старика сторожа они могли понять, что мы хотим сесть в поезд, и теперь уже подняли на ноги алмашфюзитёйскую полицию. Мы не свернули к Дунаю — там, на берегу, наверняка следят больше всего. У крайнего дома деревни стали искать тропинку к полям; спотыкались о твердые комья земли на жнивье, перебирались через канавы. С большим трудом мы продвигались вперед, пока снова не ощутили под ногами ровную дорогу. Наш расчет оказался верным. Правда, потеряли несколько часов, однако в конце концов вышли на шоссе.

Несколько одиночных хуторов, белевших здесь и там, вскоре остались позади. Уже миновала полночь, приближался час рассвета; если мы хотим сесть в поезд в Комароме или хотя бы в Сени до наступления дня, надо шагать быстрей.

Внезапно окрепший ветер принес несколько дождевых капель. В следующую минуту сверкнула яркая молния и загремел гром. А через мгновение, словно из ведра, хлынул ливень. Среди внезапных вспышек я видел гигантские тутовые деревья, с двух сторон окаймлявшие дорогу. Мы поспешили укрыться под ближайшим из них. Сверкала молния, гремел гром, вслед за светом наступала непроглядная тьма. Мы стояли под деревом, покрытым густой листвой, под ним пока что было сухо. Однако, боясь потерять много времени, мы быстро натянули плащ и куртку и побежали.

Молния прорезала небо, гром раскалывал ночь, шумел дождь, а мы, перебегая от дерева к дереву, мчались вдоль шоссе; останавливались, отряхивались, дожидались следующей вспышки молнии и бежали снова.

В непроглядной тьме, в перерыве между вспышками молнии, я чуть не уткнулся лицом в круп лошади. В нос мне ударил терпкий запах конского навоза. Животные испугались, резко отскочили в сторону. Они были привязаны к дереву.

Мы и подумать не успели, в чем тут дело, как раздался возглас:

— Стой! Руки вверх!

И в то же время щелкнули затворы двух винтовок.

— В разные стороны, Бела, — сказал я торопливо, не теряя присутствия духа, — оставим друг другу весточку в Доме металлистов.

Я перепрыгнул через канаву и помчался как только мог через поле, к Дунаю, но споткнулся о камень и упал. В то же мгновение над моей головой просвистела пуля.

До Дуная было метров сто, самое большее двести. Там, среди камней, рос бурьян, достигавший в высоту груди человека. Дальше от берега в мерцающем свете белели одни голые камни. Кто-то громко топал позади меня. Может быть, Бела? Нет, скорее всего, жандарм! Я снова вскочил и бросился бежать. Молния расщепила небо, я упал, моментально вскочил и побежал снова. Хлестал дождь, я промок до костей, все на мне было пропитано водой: башмаки, одежда, волосы. Когда я падал, у меня было такое ощущение, словно к моей спине приложили холодный компресс; когда я вскакивал, по спине стекали потоки воды.

— Стой! — крикнул преследователь и снова выстрелил. — Стой! — продолжал он вопить.

Между нами оставалось не больше двадцати шагов, и жандарм громадными скачками прокладывал себе путь в бурьяне.

На мгновение все стихло. Я растянулся среди высокой травы; когда в небе сверкнула молния, мне показалось, будто я в чаще какого-то диковинного леса.

Влево от меня, на расстоянии одного шага, стоял жандарм. При каждой вспышке молнии он глупо озирался по сторонам.

Рука моя скользнула к более тонкому концу палки, я вскочил и с размаху ударил жандарма. Удар прозвучал глухо: он пришелся по толстой войлочной жандармской шляпе, а под ней был жандармский череп. Мой противник, не охнув, упал, как бревно. Я набросился на врага, придавил ему коленями спину и торопливо развязал веревку, на которой у меня висела заплечная сумка. Одновременно я отталкивал ногами винтовку, чтобы она оказалась дальше от рук жандарма. Собственно, необходимости в этом не было — удар оглушил его основательно. Я связал ему тугими узлами запястья и щиколотки. Я затягивал и затягивал узлы на проклятой мокрой веревке. Еще один узел, вот так! Еще один! Теперь он их не развяжет.

Когда все было кончено, я поднялся — и тут на мгновение у меня закружилась голова. Потом я услышал, что скриплю зубами, издаю стоны. Меня привел в сознание холодный ветер, холодный частый дождь.

В свете молнии я увидел Белу, он был от меня метрах в ста, слева, и, спотыкаясь, бежал вдоль прибрежных камней. За ним гнался второй жандарм. Винтовку со штыком он держал наперевес. Вдруг он споткнулся и, пытаясь удержать равновесие, остановился. Я схватил лежавшую на земле винтовку и во всю мочь заорал:

— Руки вверх, или буду стрелять! — и, выстрелив в воздух, со всех ног побежал к преследователю Белы. Секунду переждав, снова выстрелил. И тут у меня мелькнула мысль: есть еще пуля в магазине, эту я пущу уже не в воздух!

Да, у меня оставалась еще одна пуля, но она не понадобилась. При свете вспыхнувшей молнии я увидел второго жандарма. Он стоял, подняв руки вверх, словно в испуге хотел схватиться за божьи ноги.

— Брось винтовку! — крикнул я.

Послышался тяжелый стук винтовки о камни. В это время к нам подбежал Бела.

— Свяжем его! — сказал я.

Жандарм покорно молчал, когда мы заломили ему назад руки и веревкой скрутили запястья.

— Идем, поглядим на другого!

Сколько глупостей можно совершить, когда делаешь что-то второпях, без раздумья. Так и я: кряхтел, сжимал зубы, чтобы затянуть покрепче узлы, а сапоги с жандарма снять забыл. Когда мы вернулись, мой пленник уже пришел в себя, стащил связанные сапоги и сидел, пытаясь зубами развязать веревку на руках.

Я от злости отвесил ему здоровенную оплеуху.

— Марш на берег!

Не знаю, почему я обоих направлял к реке. Я держал в руках винтовку готовой к выстрелу или удару. В руках Белы были вторая винтовка и дубина. Его жандарм молчал, а мой громко вопил:

— Не убивайте меня, сделайте милость, господа! Жизни меня не лишайте, не убивайте! — Он внезапно упал на колени. — У меня трое детей, трое маленьких ребятишек! Кто вырастит моих сирот? Не убивайте меня, дорогие господа!

Я разозлился не на шутку. Помню, сорвал с его головы войлочную шляпу и забросил далеко в Дунай. Снял с него пояс с патронами, сапоги и отправил туда же, в Дунай. Бела то же самое проделал с атрибутами своего пленника.

Мы проверили: веревки на их руках держались крепко. Тогда мы снова связали им ноги. Мой жандарм сложил, словно для молитвы, связанные руки и просил:

— Не выдам я вас, клянусь. Не могу я вас выдать: если я расскажу, что меня