Память Вавилона - Кристель Дабо

– Вы пришли ко мне потому, что я сам этого захотел. По правде говоря, я ждал кого-нибудь поважнее. Например, твою очаровательную подружку miss Медиану. Вот уж кто не привык размениваться на мелочи – прирожденная хищница! Если она когда-нибудь достигнет высот Лордов, то станет для меня грозной противницей.

Бесстрашный сделал паузу, во время которой Офелия успела явственно расслышать стук своего сердца и бешеную дробь сердца Блэза.

– Через час, – продолжал Бесстрашный, – все это: вывеска, столики, сцена, радиооборудование – бесследно исчезнет. И не оттого, что я последую твоему совету, пигалица; просто таков мой образ жизни. Подземелья Вавилона предоставляют мне неограниченные возможности, и только я один решаю, куда мне идти и кого у себя принимать.

Бесстрашный встал на ноги, и его тигр тотчас поднялся мягким, но мощным движением, волной прошедшим по его шкуре.

– Я не стану вас убивать. Я не сражаюсь с овцами, меня интересуют только хищники. Но поручаю вам передать miss Медиане следующее послание, – и он понизил голос до приглушенного рокота уходящей грозы: – «Кто сеет ветер, пожнет бурю».

– И вы… к такому… привычны?

Это были первые слова, которые Блэзу удалось выговорить, когда они оказались наверху. Он привалился к обломку античной колонны, громко сопя носом под удивленными взглядами торговцев фруктами. Его шаровары, мокрые от пота, утратили всю свою пышность.

Офелия подошла к ближайшему фонтанчику, чтобы набрать для него воды. Атмосфера базара, сжигаемого солнцем, гудящего людскими голосами, представляла разительный контраст с мрачными безмолвными катакомбами.

– Я очень сожалею, – сказала девушка. – Правда сожалею…

Это было единственное, что она могла повторять, раз за разом. Всё пережитое на Полюсе: темницы Лунного Света, шевалье с его гигантскими хаски, капризы Фарука, бесконечные покушения на ее жизнь, не говоря уж о встрече с Богом, – приучило Офелию к опасностям. Но то была часть ее собственной жизни, а не жизни Евлалии.

Блэз смотрел на нее, выпучив глаза.

– Еще немного, и у меня бы сердце разорвалось. Good Lords! Это он, да? Это он убил miss Сайленс?

– Не знаю.

Офелию раздражала собственная неуверенность. Бесстрашный мог бы многое ей порассказать, встреть она его в иных обстоятельствах.

– Ну как, вам полегчало? – с тревогой спросила девушка.

Блэз кивнул, но при одном этом движении вся выпитая им вода изверглась наружу.

– Вы… вы, наверно, считаете меня чересчур впечатлительным, miss Евлалия, – пробормотал он, пристыженно вытирая рот. – Но дело в том, что у меня фобия: я жутко боюсь кошек. А та… та была слишком уж велика…

– Мне очень, очень жаль, – снова прошептала Офелия, услышав звон базарного колокола. – Простите, моя увольнительная кончается. Я должна вернуться в «Дружную Семью», передать послание Бесстрашного и… и…

«И потребовать информации взамен», – мысленно дополнила она. Ей очень хотелось остаться с Блэзом, но страстное желание узнать то, что Медиана обещала рассказать ей о Торне, перевешивало все остальное.

– Давайте как-нибудь повторим прогулку, – заставила она себя пошутить. – Только, конечно, без саблезубых тигров.

Девушка вернула Блэзу его тюрбан, размотавшийся, как клубок шерсти, и он скривил губы в гримасе, означавшей, вероятно, улыбку.

– Well, значит, до следующего раза?

– Еще раз простите… мне жаль…

Офелии очень хотелось добавить что-нибудь более членораздельное, но, как и всегда, слова не шли у нее с языка. Она почти бегом пересекла базар, спотыкаясь и протискиваясь между зеваками. В глубине души девушка понимала, что это их первая и последняя прогулка с Блэзом. И уверяла себя, что так будет лучше.

Мысль о Медиане неотступно мучила ее. При каждом шаге она чувствовала прилив гнева, от которого у нее вскипала кровь. Медиана сознательно, не колеблясь, подвергла свою жертву опасности, воспользовалась самой заветной ее тайной, самой отчаянной из надежд, желая разведать загадку подземелья. И теперь Офелию, исполнившую свою часть договора, терзало дурное предчувствие.

«Кто сеет ветер, пожнет бурю».

«Если Медиана мне солгала, – подумала девушка, сжав зубы, – если она все выдумала про Торна, я стану для нее этой самой бурей!»

Тем временем небосвод начал мрачнеть, словно отражая ее мысли. Над Вавилоном собирались свинцовые тучи, но не было ни молний, ни дождя, ни ветра. Офелия вбежала на перрон, с трудом переводя дыхание: ежедневные забеги на стадионе еще не сделали из нее спортсменку.

Она с облегчением увидела, что не опоздала: вагоны трамаэро как раз опускались на рельсы под шумное хлопанье крыльев химер. Из поезда высыпала толпа пассажиров. Офелия вошла в вагон, приложила свою карту к валидатору и стала искать свободное место. Это была непростая задача: по воскресеньям студенты всех академий проводили время в городе и возвращались в свои общежития последним рейсом.

Не успела Офелия сесть, как услышала за окном знакомое металлическое поскрипывание, заставившее ее вздрогнуть. По перрону в толпе сошедших пассажиров двигалось инвалидное кресло, управляемое темнокожим подростком в белой одежде. Офелия бросилась к ближайшей двери и, выглянув наружу, окликнула его:

– Амбруаз!

Он ее услышал. Офелия поняла это по тому, как вздрогнули его плечи. Да, он ее услышал, но продолжал ехать прочь, не оглядываясь.

Офелия никогда не кричала, однако теперь не смогла сдержать умоляющий призыв, который рвался у нее из горла:

– Амбруаз!

Она увидела, как «перевернутые» руки юноши судорожно стиснули рычаги кресла, словно он разрывался между двумя желаниями – затормозить или ехать дальше. Офелия колебалась: ей безумно хотелось подбежать к нему, посмотреть в глаза, спросить, что она такого сделала и почему он сердится, умолить не оставлять ее одну перед лицом всего, с чем ей еще предстояло бороться.

Но это короткое колебание решило всё. Кондукторша захлопнула дверь вагона и окинула презрительным взглядом тогу и сандалии девушки, утратившие свою белизну в пыли катакомб.

– Бесправная, что за цирк в общественном транспорте?! Еще одно нарушение, и я составлю протокол!

Трамаэро, набрав скорость на рельсах, тяжело взлетел в небо. Офелия вернулась на свое место, устало сняла очки и приникла лбом к оконному стеклу, глядя на мутные облака, клубившиеся в пустоте.

Она была в отчаянии.

Мрачные предчувствия перешли в твердую уверенность: Медиана ничего ей не скажет. А Блэз больше не захочет иметь с ней дела, лишит ее своей дружбы так же, как до него – Амбруаз. Офелия никогда не проникнет в Секретариум, никогда не узнает прошлое Бога, никогда не найдет Торна. Ей суждено навечно остаться покорной рабой шантажистки и провести остаток дней за перфорацией карт.