Париж в кармане - Лариса Соболева

– Не стоит, Влад.

В такси не разговаривали. Полин с сожалением думала, что многие люди после неудачной попытки обольщения впоследствии относятся враждебно к предмету вожделения. «Влад не исключение. Обиделся, надулся. Следовательно, он не допускал мысли, что не нравится мне. Глупо. А у меня без того масса проблем, которые предстоит решить…»

Вынужденное затворничество и одиночество постепенно приводили к ухудшению состояния. Если раньше Лазарь в людях видел только врагов, подозревал всех без исключения в желании причинить ему вред, то, когда судьба подарила ему Лину, царство тьмы осветилось, он ощутил себя полноценным человеком. И, главное, появилась уверенность, что так будет вечно. Однако все равно наступали дни, когда он попадал в окружение видений, мозгу становилось тесно под черепом, тесно было и телу в четырех стенах. Устоять против «оккупации» Лазарю помогала воля и опять-таки Лина – единственная из людей, сумевшая найти к нему подход в такие моменты. Лечила она его самостоятельно, прочитав массу литературы, правдами и неправдами консультировалась у врачей, добывала лекарства, не только уничтожавшие галлюцинации, но и выжимавшие душу, как тряпку. Тогда Лазарь становился вялым, сутками лежал на кровати, ничего не делая, а Лина терпеливо ухаживала за ним. Никогда его агрессия не устремлялась на нее, в глубине сознания семафорило: нельзя! Он ценил ее и в плохие времена.

Лина уехала, и теперь что-то изменилось. Воспоминания все чаще мучили Лазаря. К нему стали приходить те, кого он убил, – доктор с раной на горле, девушка, сжимающая руками окровавленную комбинацию, мужчина… Лазарь не видел его лица, поэтому мужчина из автомобиля, которому перегородила дорогу лежащая Лина, появлялся без лица. Вместо лица – пустой овал. Воздух наполнялся голосами и звуками. Но когда слышал: «Аня, ты?» – Лазарь оглядывался, ища брата, и не находил. Вот и сегодня раздался тот же вопрос, давивший на мозг:

– Аня, ты?

– Это я, – сказал Лазарь, зная, что встречи не избежать.

Вдруг абажур настольной лампы трансформировался в старшего брата, а остальные пришельцы растворились. Вновь обида сжала горло Лазаря. Прошлое это или настоящее?

– Ну, здравствуй, брат, – произнес он, припоминая, что это уже было, было! Только не брат, а Лазарь пришел к нему в дом, потому что Лина в дачном домике заболела, еда закончилась, нужны были деньги.

– Ты?!! – удивился брат, как тогда. – Ты же сгорел!

– А ты обрадовался? – горько усмехнулся Лазарь.

– Зачем так говоришь? Ты несправедлив.

Да, это уже было. Но почему-то повторялось. Возможно, повторялось потому, что Лазарь не мог простить психушки, давно раскусив тайный замысел. Брата не устраивал дележ имущества после смерти родителей. У него семья, а тут еще один претендент на половину дома свалился невесть откуда, а был без вести пропавший. И сдал брат брата в дурдом, дескать, оформлю опекунство, и ты у меня в застенке сгниешь. Нет, прямо так не говорил, наоборот, проявлял заботу, фальшивую заботу.

– Где домочадцы? – поинтересовался Лазарь, как тогда.

– Так рано еще, – разволновался брат, мял руки, почесывал грудь. Он был много старше, полноватый, рано поседевший. А еще он хозяйственный – так говорили о нем соседи, да и жена была довольна. – Аня скоро приведет детей… Ты садись.

– У меня нет времени. Нужны деньги.

– Деньги? Хорошо. Я дам, но немного…

Брат поднял скатерть, покрывавшую тумбочку, где стоял телевизор, тоже прикрытый узорчатой тканью. Отсчитав деньги, протянул несколько бумажек:

– Вот, сколько могу… это половина всего, что есть.

– Мало, – разочаровался Лазарь, но деньги взял.

– Ты… – мялся брат, – человека убил… в больнице…

– И не одного, – без хвастовства сказал Лазарь. Мысль, что пришлось убить невиновных людей, угнетала, но ведь выхода не было. Скорее, главный виновник брат, он и должен был оправдываться, а не делал этого. Тогда Лазарь снова высказал ему то, что точило: – Когда тебя держат в клетке, как зверя, приходят полюбоваться на злость, вызванную бессилием, экспериментируют над тобой и записывают наблюдения в тетрадку, не видя в тебе человека, знаешь, что чувствуешь? Они всегда были там, за каменной границей, где текла жизнь с радостями и неудачами. Они ссорились, мирились, ели, спали, занимались сексом, когда хотели. Они жили, как и ты. А я подыхал в клетке, где мне было отказано во всем. Меня наказывали, связывали, кололи, я был зверьком, подопытной крысой…

– Тебе хотели добра, тебя лечили…

– Может быть. Но я слишком долго находился взаперти, постепенно свыкся со своим новым положением: я зверек, меня боятся, потому что я хищный зверек, опасный зверек. Но зверек умеет выживать. Это просто, брат, когда врастаешь в шкуру зверя. Тогда начинает работать инстинкт, он подсказывает, как выбраться из клетки. И я выбрался. У меня нет завтрашнего дня, я живу сегодня, а инстинкты сохраняют мне жизнь и на завтра. Я зверек, который не поддался дрессуре, а за время, проведенное там, забыл, что когда-то жил человеком, потому у меня нет правил, нет привязанностей, нет того, что отличает зверя от человека. Я зверь, я буду бежать от людей. Мне пора.

– Не уходи. Тебе надо лечиться, ты не понимаешь. Я помогу…

– Ты уже помог, поэтому я пришел еще сказать «спасибо».

Нож сразил наповал, брат свалился к ногам, корчился от боли и смог произнести лишь:

– За что?

– Прости, ты не оставил мне выбора. Ты же все равно заявишь в милицию, начнется облава, меня поймают…

Лазарь смотрел на умирающего брата…

Но что это? У ног лежала настольная лампа, абажур которой он проткнул ножом.

Лазарь очнулся, озирался по сторонам. В комнате пусто. Так что же это было? Почему все повторяется с точностью до слова? Это непросто – всадить нож в родного брата, непросто пережить заново волнение, когда боялся, что Аня застанет его в доме…

Не хотел убивать и ее, но, появись она, когда он был еще в доме, убил бы. В тот вечер он забрал под скатертью деньги, брат, действительно, поделил их поровну. Затем открыл газовые конфорки, из холодильника переложил продукты в сумку, сбегал в сарай и выкатил старенькую машину. Облив сарай бензином, поджег внутри. Плеснув из канистры в комнату, где лежал брат, бросил спичку со словами:

– А гори все огнем!

Ключи от машины нашел в пальто брата, отъехал на небольшое расстояние, выключил фары и наблюдал за домом. Жена с двумя детьми прибыла, когда рвануло так, что посыпались стекла в окнах по соседству, полыхало вовсю. Она голосила, выла, но он давил в себе жалость, зверь не должен испытывать жалости. Удостоверившись, что следы съел пожар, рванул на дачу. А там плакала, кутаясь в одеяло, Лина. Бросилась к нему на шею, прижималась горячими губами к лицу, шепча: