Мятежный «Сторожевой». Последний парад капитана 3-го ранга Саблина - Владимир Шигин

Во-первых, более чем странно, что старший лейтенант Сайтов, исполняющий обязанности старшего помощника командира корабля, вдруг назначается старшим культпохода. У него что, кроме этого нет никаких дел на корабле, или на «Сторожевом» больше нет других офицеров?

Во-вторых, во время культпохода происходит какая-то неприятность, и два матроса попадают в комендатуру, вызволением которых снова занимается именно старший лейтенант Сайтов. Это значит, он снова отсутствует на корабле! И еще одна деталь, которая наглядно демонстрирует низкую профессиональную подготовку Саблина как политработника. Дело в том, что максимальное количество матросов в культпоходе на берег при участии одного офицера не должно превышать 20—25 человек. Иначе офицер просто не в состоянии будет контролировать свой личный состав, да и передвигаться большой толпой в городе затруднительно. Именно поэтому при массовых культпоходах матросов разбивают на группы по 20—25 человек во главе с офицерами. В случае с культпоходом 8 ноября со «Сторожевого» Саблин проявил полный непрофессионализм, отправив с Сайтовым сразу 53 человека. Разумеется, тот не смог их проконтролировать, в результате чего и пришлось разбираться с комендатурой. Организация культпоходов — это азы работы политработника, причем не капитана 3-го ранга, а выпускника-лейтенанта. Для меня данный факт (при всей его кажущейся малозначительности) наглядная демонстрация даже не столько низкого профессионализма Саблина как замполита, сколько его безразличного отношения к своим служебным обязанностям.

Весьма странно и столь недолгое пребывание на «Сторожевом» и делегации ЦК комсомола — меньше часа!

Двум этим, казалось бы, несущественным нюансам я могу дать только следующее объяснение. Саблину крайне необходимо было отсутствие на борту корабля днем 8 ноября ВРИО старшего помощника командира. При этом, возможно, Саблин просто уговорил Потульного отправить старшего лейтенанта Сайтова проветриться в город.

Делегацию латвийских комсомольцев должен был принимать лично Саблин — это его епархия. Думается, встретил он посланцев местной молодежи не слишком приветливо и те предпочли не задерживаться на негостеприимном корабле. Понять Саблина в данном случае можно. У него на носу великие дела, а тут посторонние ушлые комсомольские работники, а вдруг что заподозрят и доложат наверх, что на «Сторожевом» не все ладно. Кроме этого, прием комсомольской делегации во все времена предполагал товарищеский обед, тем более что время посещения делегации как раз совпадало с ним по распорядку дня. Это тоже не устраивало Саблина, т.к. тосты и задушевные беседы могли затянуться на неопределенное время, а у него на счету была каждая минута. Именно поэтому нежеланные гости были столь быстро спроважены с корабля. Думаю, представители ЦК ЛКСМ были в полном недоумении от столь необычно холодного приема моряков. Но Саблину было уже глубоко наплевать на их неудовольствие.

Разумеется, что мои выводы, сделанные на основе вахтенного журнала «Сторожевого», — это сущие мелочи по сравнению с тем, что произошло дальше. Однако, во-первых, из таких мелочей и состоит вся наша жизнь, а, вс-вторых, именно по таким мелочам и складывается мнение о людях.

Что касается командира «Сторожевого», то капитан 2-го ранга Потульный почти весь день отдыхал в своей каюте. Отдохнуть от ратных дел его уговорил опять же Саблин. Одновременно замполит дал негласное разрешение офицерам и мичманам на употребление спиртного в кают-компаниях, так сказать, в честь продолжающего праздника. Но если в офицерской кают-компании этим разрешением мало кто воспользовался, то в мичманской повеселились от души.

Помимо этого негласное разрешение «немножко выпить» было передано Саблиным и увольняемым на берег старослужащим. В этом тоже у замполита был свой тонкий расчет. Пьяные и выпившие люди, как известно, не способны адекватно реагировать на происходящее, а потому их значительно легче увлечь на авантюрные предприятия. Так что пока у Саблина все шло в точном соответствии с ранее намеченным планом.

Двенадцать лет моей жизни связаны с Лиепаей. Там я учился в школе, потом работал слесарем на заводе и, наконец, служил офицером. Рижский гарнизон в ту пору входил в состав Лиепайской военно-морской базы. В Риге находилась бригада кораблей консервации, куда входил дивизион надводных кораблей и дивизион консервации подводных лодок 613 проекта. Помимо этого там же располагался центр подготовки иностранных военноморских специалистов центрального подчинения и санаторий «Майори». Служба в Риге, в отличие от Лиепаи, была спокойной и размеренной и по праву считалась на флоте синекурой. Немногие ходовые корабли рижской бригады в основном обеспечивали учебу иностранцев. Единственными вводными были приезды Главкома ВМФ Горшкова, который любил отдыхать в «Майори», ну и заодно иногда наведывался в штаб бригады и на корабли. При этом командиром рижской бригады кораблей традиционно назначали исключительно контр-адмиралов, несмотря на штатную категорию «капитан 1-го ранга». Делалось это по просьбе латвийских властей, которым хотелось иметь старшим морским начальником столицы «собственного» адмирала. Это поднимало статус рижской бригады и делало ее своеобразным государством в государстве. Поэтому лиепайчане в дела рижан особенно никогда не лезли.

В 1982 году мне довелось тоже участвовать в военно-морском параде в Риге. Было это, правда, не на 7 ноября, а на день ВМФ. Ситуация была весьма схожей с той, в которой находился в 1975 году БПК «Сторожевой», так как после парада наш МПК-2, где я служил заместителем командира по политической части, должен был также встать в ремонт, правда не в родном Лиепайском 29-м СРЗ, а в Усть-Двинском. Помимо нас в параде участвовала пара катеров, базовый тральщик и подводная лодка. Так как мы были самым мощным кораблем этой «армады», нас объявили флагманом парада. Причем стояли мы за кормой подводной лодки на той же самой швартовой бочке напротив Рижского морского порта, где стоял семью годами ранее и мятежный БПК.

Перед приходом в Ригу мы месяц не вылазили из морей, а потому пребывание там оставило воспоминание праздника. На берегу мы, правда, почти не были, а больше любовались видами города в командирский перископ из ходовой рубки.

Замечу, что встретили нас в Риге достаточно настороженно. Начальник местного политотдела долго выспрашивал меня о том, сколько грубых проступков числится за нашим кораблем, и, вздыхая, просил не портить им дисциплинарную статистику. Так как мы были единственными «чужаками» среди кораблей парада, местный начпо звонил в политотдел Лиепайской базы и узнавал информацию относительно командира и меня. И хотя начальники нас охарактеризовали положительно, определенная подозрительность в отношении «чужаков» у местных начальников все равно осталась. Думаю, это был синдром «Сторожевого».

За день до парада на борт к нам прибыл начальник штаба местной бригады капитан 1-го ранга Ушаков (участник событий, связанных со «Сторожевым») и долго беседовал со мной, выспрашивая о взглядах на различные стороны нашего бытия. Память о Саблине крепко сидела в головах рижских начальников. На борту корабля Ушаков оставался до конца праздничных мероприятий.

Во время самого праздника у нас поднял флаг командир рижской бригады контр-адмирал Мальков. Прибыла и делегация ЦК компартии Латвии во паве с секретарем ЦК Горбуновым (будущим непримиримым борцом за свободную Латвию). Это уже в постсоветское время русский Горбунов в одночасье станет латышом Горбуновсом и начнет говорить по-русски с протяжным латышским акцентом. Тогда же он болтал без всякого акцента, хохотал над бесчисленными анекдотами Малькова да стаканами пил в кают-компании купленный нами с командиром вскладчину коньяк, произнося патриотичные тосты за ВМФ и Советский Союз.