Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров - Сергей Анатольевич Смирнов

не могут увидеть чудесного превращения воробья в прекрасного сокола.

От главных ворот мы повернули на север и приняли службу той самой дороги, что вела прямо к цитадели моих загадочных сновидений.

Мальчишки из бедного селения, расположенного у подножия холма, на этот раз не подумали подбирать на дороге камни. Они отбежали повыше, на добрую сотню шагов, и засели среди острых обломков гранита, а когда я мирно махнул им рукой, сорвались оттуда, как перепуганные птахи, и пропали в дальних расщелинах. Старику, который некогда угощал меня лепешкой и сведениями о том, что делается наяву, я протянул с коня горсть дирхемов, и он, низко поклонившись, проводил нас взглядом из-под руки до самой вершины холма. Не подумал ли он, что духи возвращаются в свое логово?

Чудесный Мираж появился из-за окоема холма перед нашими взорами, не запоздав ни на мгновение.

Все было неподвижно, кроме одной темной точки, удалявшейся от нас по дороге далеко впереди. Хвост пыли выдавал ретивого всадника. Я пригляделся и подумал, что вижу не иначе как гонца неких сил, враждебных или союзных.

-Быстрый ездок,- заметил и рыцарь Эд.- Легкий под ним скакун.

-Да и сам ездок, как видно, не грузен,- показалось мне, и сердце мое забилось, вопреки всем ясным доводам рассудка.

Рыцарь Эд тревожно посмотрел вдаль и заключил:

-Пуганая собака и тростника испугается.

-Эта стрела - в мой загривок,- вздохнул я.- Надеюсь, мы не станем останавливаться на ночлег в этих местах? Охотой на ручных лисиц и султанов я уже сыт по горло.

Комтур внял моим тревогам, и отряд расположился коротать первую ночь пути там, откуда дворец, заброшенный обычными смертными султанами и их подданными, уже не был виден плотскими глазами.

За несколько мгновений посреди темнеющей, пустынной равнины, вокруг придорожного колодца, выросли десять шатров, и яркий огонь костра опалил куски мяса, размягченные в дороге под седлами.

Когда из колодца вытянули бадью с водой, Эд де Морей кинул в нее несколько алых песчинок и, поднеся бадью к костру, пригляделся к воде.

-Порошок из голубиной печени,- пояснил он.- Выдает всякую отраву.

-Тростник тростником, а предосторожность уместна,- согласился я.- Брат Эд, вам тоже запал в душу тот одинокий всадник?

-Всадник, конечно, не большая редкость,- ответил рыцарь Эд,- но я привык доверять чутью.

-Мое чутье вторит вашему, брат Эд,- поддержал я комтура и решил признаться в искушавших сердце опасениях.- Хоть конь и скакал быстро, но из моей головы никак не выскакивает мысль о Черной Молнии. Не появится ли на нашем пути чреватое грозой облако?

Комтур долго молчал, опустившись перед огнем на складное дорожное сидение.

-Я приложу все силы, чтобы уберечь вас от любых опасностей, мессир,- с некой тенью неуверенности в голосе проговорил он.

Полновесная темнота еще не опустилась с небес, и ночь еще не поглотила равнину вместе с крошками, коими мы, верно, представлялись ангелом с высот звездных сфер, однако лицо комтура, освещенное костром, показалось мне сумрачней ночи.

-Вы хотели бы задать мне еще один вопрос, мессир?- сдался рыцарь Эд моему многозначительному молчанию.

-Ничего не могу поделать со своим любопытством,- весело признался я.- Оно, по-видимому, восполняет убыток памяти.

-Мессир, мне так же трудно удержать себя от нижайшей просьбы,- вздохнул комтур.

-Всякий повод оказать вам честь, брат Эд, радует меня до глубины души,- уверил я его.

-Мессир, пообещайте не посмеяться над моим безумием,- тихо проговорил рыцарь Эд де Морей.

-Безумием?- удивился я.- Но ведь и вы, брат Эд, не смеялись над всеми безумными россказнями, которыми я потчевал вас едва не половину прошлой ночи. Безумного я обнаруживаю в своей жизни куда больше, чем здравого, и не нахожу в том ничего смешного. Говорите, брат Эд.

-Больше скажет моя одежда,- ответил рыцарь Эд.- То, что привлечет ваш взор первым, выдаст мою тайну и мой грех.

На белом льняном полотне выделялась прямая черная полоса, спускавшаяся от правого плеча до пояса.

-Ваш глаз верен, мессир,- глухо проговорил рыцарь Эд, будто и впрямь исповедываясь мне в неком смертном грехе.- Вы заметили цвет Дамы моего сердца.

Удар, в тот же миг пронзивший мне мозг, я могу назвать только ударом черной молнии.

-Дама сердца?!- обомлел я, ибо явь в самом деле становилась безумней самого безумного видения.

Небу ничего не стоило рухнуть мне на голову, а земле - разверзнуться и сбросить меня в адские глубины, но ничто так не потрясло бы мою душу, как признание рыцаря Эда, единственного смертного, которому я решил доверять среди живых и который в одно мгновение обратился в самого нежеланного соперника.

-Как же это могло случиться, брат Эд?!- потеряв и вновь обретя дар речи, вымолвил я, уже готовый от отчаяния посыпать себе голову раскаленной золой.

-Усмешка Фортуны, мессир,- развел своими мощными руками рыцарь Эд.- Как и вся моя жизнь. Видели ли вы, мессир, ее прекрасные глаза, так и обжигающие сердце черным огнем?

-Видел,- стараясь ничем не выдать смятения, признался я.

-А острые брови, пронзающие сердце вернее всех ее кинжалов?- продолжал мучительно оправдываться комтур тамплиеров.

-Видел и брови,- признал я.

-А губы цвета спелого граната?

-Нет,- признал я и до боли позавидовал рыцарю Эду, хотя мог похвалиться перед ним тем, что, волею обстоятельств, мне оказалась ведома краса Дамы наших сердец куда более искусительная, чем губы.- Она умело скрывала свое лицо.

Конечно, я предпочел не хвалиться, ибо ожидал, что рыцарь Эд, забыв о всех обетах, в тот же миг разрубит меня своим мечом на две половинки.

-Ох, мессир!- раскрыл передо мной свою душу рыцарь Эд.- Можно считать, что я уже убит ассасинами.

-Она из ассасинов?- ничуть не удивился я.

-Если Рум и кишит какимито ассасинами, то я знаю только одного настоящего,- грустно проговорил рыцарь Эд.- А именно Черную Молнию. Конечно, когда-нибудь она убьет меня.

-Но почему она так упорно охотится за вами, брат Эд?- спросил я с непристойным облегчением на душе.

-Случалось трижды, что волею, а отчасти неволею, становился я преградой между ней и правителем Рума, которому ассасины определили быть жертвой за грехи его предков. Один раз мы спасли жизнь султана, когда он охотился на волков в то время, как вели охоту за ним самим, и еще дважды при торжественных объездах провинций. Султан неизменно приглашал нас в арьергард своей свиты, и нам не полагалось отказываться. Подробности этих случаев не имеют особого значения. Суть в том, что ассасины не любят нас, а я, увы, влюблен в ассасина.

Комтур немного помолчал, а