Цитадель один - Алексей Гулин

и получить знания из них. Каждый из нас, энергетических, может читать эти поля гораздо легче, чем вы. Как, по-твоему, я смог прочитать твои мысли так хорошо, чтобы общаться с тобой? А как я говорю с тобой сейчас? Сказать «мысленно» или «телепатически» — это ничего не сказать. Я просто воспринимаю информационное поле, в котором ты мыслишь и воздействую на него. И это чертовски трудно! Но еще труднее — читать мысли уже умерших.

— И что, умершие не могут умереть до конца?

— Не все. Надо, чтобы мысль думалась страстно, часто и мозг должен работать интенсивно. Такие читать удается, даже через века после смерти. Бр-р-р!

— А что так?

— А ты знаешь, что, в основном, удается прочитать? Обычно, это мысли всяких придворных интриганов. Представляешь, некий граф — весьма неглупый, заметь, — целыми днями сидит и думает, как бы ему половчее герцога перед королем оболгать, чтобы самому доверенным советником стать! А потом думает, каким бриллиантом украсит заднюю ногу и какой парчой обтянет верхние щупальца!

Максим рассмеялся.

— Вот, тебе смешно. А из истории известно, что в это самое время, в этом же самом дворце творил великий мыслитель, но некоторые работы по приказу короля были уничтожены. Но мысли его мимолетны, выплеснув на глину табличек, он думает о другом, и, попробуй, прочитай их! И вот, мучительно вслушиваешься в чужие разумы, ищешь слабые следы великой мысли.

— Слушай, а может вам стоит у нас послушать? И у нас такие случаи бывали!

— А что, разрешаешь?

— А почему бы и нет? Если вы не будете от нас прятать то, что найдете — слушайте на здоровье! Нам это нужнее, чем вам.

— Ну… Я потолкую со Старшими, что-то они не любят, когда мы вертимся у младших братьев. Может, они послушают?

Максим покачал головой.

— Нет! Ты и твоя раса мне понравились. А Старших этих я еще не видел. Может, они все в перьях и со щупальцами? Что они в наших предках разберут?

— Все разберут, ты поверь. А насчет внешнего вида… Знаешь, когда раса становится Старшей? Когда научиться принимать любой облик безо всяких машин, по своему выбору, вот тогда ее и называют Старшей. Вот мы вернуться в тело без машины не можем. А они какую хочешь форму принимают.

— А Изначальные?

— Наверное, тоже умеют. Между нами и ними такая пропасть, что понимания нет никакого нет. Мы только знаем, что они могущественнее и доброжелательны. Когда-нибудь и мы станем такими же, а пока будем такими, какие есть. Ничего, вот когда мы научимся тело по своему желанию выбирать, вот тогда я с вашими девчонками такую любовь крутить буду!

— Это значит, наш облик примешь?

— Или они — наш. Вы здорово прогрессируете, братец. Процентов на десять быстрее, чем мы. Так что, может быть вы и раньше нас станете Старшими.

— Спасибо за комплимент.

— Это не комплимент, а сухая констатация фактов.

— Да. еще вопрос. Чуть не забыл! Ведь кроме нас есть еще одна разумная раса — каких-то амфибий.

— Да знаю… С ними — беда. Слишком мы поздно их нашли. Они за триста лет подчинения членистоногим подпали под сильную зависимость от них. Старшие не знают, за что взяться… Пробовали обратиться к ними напрямую — паникуют, выгнать чужих оттуда нельзя, слишком там все завязано… Погоди! — взвизгнул он. — Есть же идеальный вариант! Вы прилетаете к ним на своих кораблях, Старшие выгоняют членистоногих, и все здорово! Вы и не нужны больно-то. Мы сами все сделаем, а вы только будете с важным видом ходить и говорить: «Ну, младшие братья по разуму, как вам еще помочь?».

— Что-то твоя идея плохо сочетается с вашими принципами.

— А тут случай особый. Они, понимаешь, больше часа без воды прожить не могут, а под водой сильную машинную цивилизацию не построишь: огонь не горит. И с электричеством могут быть проблемы. Тут выходов два: либо построить им на суше все необходимое так, чтобы они могли пользоваться, либо провести их от каменных орудий сразу к термоядерным реакторам, с которыми и под водой можно все сделать. Но смогут ли они так резко изменить всю жизнь, никто не знает. Старшие трусят: не навредить ли. Ну, а с вами вместе что-нибудь придумают. Вы ведь к ним ближе, чем мы. Мы про феодальные и рабовладельческие времена позабыли так прочно, что теперь и нарочно не вспомнишь. А у вас история все посвежее будет.

— Ну, да, дикари дикарей поймут.

— Что ты, что ты! Если это не приятно, никто не заставит!

— Да шучу я, шучу. Что, сразу непонятно?

— Ну, хорошо. Ладно, лети к себе на корабль, а я полечу к своим. Тут надо хорошенько обо всем переговорить…

Голос замолчал, а Максим опять покрутил головой: слишком уж безумный разговор! Ущипнуть себя не было возможности, надавить себе на глаз — тоже. Осталось одно — послушать, что там записано. Максим переключился на резервный аппарат, а в основном переключился на начало. Щелкнул и начал ждать. Он стоял и слушал, пока голос в аппарате не произнес: «Здравствуй, братец!». Только тогда он вернулся в катер, еще не до конца поверив в реальность разговора.

«Братец» не обманул, и на корабле слышали весь разговор. Разведка теперь потеряла всякий смысл, нужно было лететь домой, с бесценной информацией. Но только они успели отлететь от этой луны, как все вновь услышали этот же голос. Он, как и в первый раз, шел из динамиков внутренней связи.

— Старшие меня послали с одним делом.

Часть экипажа, находящаяся в рубке, молча обратилась к своему капитану, предоставляя ему разговаривать.

— Так быстро?

— Это жутко трудно, но иногда приходится. Ничего, они меня накачали энергией так, что мне теперь на все плевать. Я к вам по делу: напугать вас надо.

— Напугать?

— Именно. Показать одну штучку. Вы включайте все свои анализаторы. Я вас сейчас ухвачу и перекину в другое место. Ну, сверну пространство вокруг корабля, и разверну в другом месте. А потом — обратно так же доставлю.

— Ничего себе! — завистливо выдохнул Шмидт. — Вы и такое умеете?

— Умеем, только сил не хватает. Сейчас случай особый — я же говорю, Старшие меня энергией накачали. Ну, готовьтесь!

Пространство вокруг них погрузилось в абсолютную темноту, исчезло все: и планета-гигант, и далекие звезды. Но это продолжалось какую-то долю секунды, ровно столько, чтобы люди успели это осознать. Теперь они находились на орбите какой-то планеты земного типа, довольно неприятно выглядевшей. Планета была странного коричнево-черного цвета.

— Плохо, — с огорчением произнес голос. — Слишком долго пространство развертывал.