Попутный ветер - Кристен Эшли

Извини, дорогой? – тихо спросила я, и он повернул только голову, его тело осталось сгорбленным над стойкой, и пригвоздил меня своими зелеными глазами.

– Мне было десять лет. Лэну было восемь. Мы вернулись домой из школы, она упаковала для нас чемоданы, сказала, что мы с Лэном поживем у бабушки какое-то время. Лэн спросил, поедет ли папа, и я никогда, бл*дь, не забуду ее лица, когда она сказала: «Нет, дорогой, ты увидишь своего папу в выходные, маме нужно немного времени побыть с бабушкой и ее мальчиками. Ладно?», – Шай покачал головой и закончил на бормотании, – черт.

Он вернулся к стакану с пивом и отхлебнул глоток. Я подняла свой стакан и тоже отхлебнула.

Когда ставила его обратно на барную стойку, я осторожно спросила.

– Я рада, что ты делишься, но, извини, дорогой, я не понимаю, почему ты делишься именно этим, Шай.

– Мы с Лэном понятия не имели, – продолжал он, глядя на свое пиво, и я поняла, что он должен рассказать свою историю. – Это появилось из ниоткуда. Они были из тех родителей, которые скрывают любое плохое дерьмо. Они не кричали друг на друга при нас. Они даже не кричали друг на друга в своей комнате, когда мы были в постели, или, по крайней мере, если они это делали, мы этого не слышали. Он был, папа был, черт, я был маленьким ребенком, и я знал, что он был в нее влюблен. Всегда целовал ее, ее губы, щеки, шею, плечо. Трогал ее за задницу, за талию. Они шли, он обнимал ее за талию, или обнимал, или держал за руку. Она шла через гостиную, он хватал ее и притягивал к себе на колени. Они много смеялись. Они часто переглядывались. Когда мы ложились спать, они не сидели перед телевизором, а сидели в баре на кухне, сидели рядом и разговаривали. Не о тяжелом дерьме, воздух не был таким вокруг них. Никогда, насколько я помню. Они просто разговаривали друг с другом. Это было чертовски круто. Мне нравилось это дерьмо. Это заставляло чувствовать себя дома в безопасности. Так что я понятия не имел, зачем ей понадобилось время от папы.

– Очевидно, она вернулась, – подсказала я, когда он остановился, чтобы сделать еще один глоток.

Он перестал горбиться над стойкой, выпрямился и повернулся ко мне.

– Да. Она вернулась, – подтвердил он.

– Так это хорошо, – тупо заметила я.

– Слышал, как она разговаривала с бабушкой.

Ой-ой, снова.

– Да? – спросила я.

– До сих пор я думал, что это было глупое дерьмо. Он не изменял ей, не играл в азартные игры, не пил, не бил, не прятал от нее деньги. И с тех пор, как они умерли, у меня всегда была эта яма, эта ядовитая яма в моем животе, потому что мы были у бабушки в течение трех недель. Она потеряла три недели без отца всего за два года до того, как они ушли, и, черт возьми, причина была такой чертовски глупой.

– Ладно, – сказала я, когда он снова остановился.

– Теперь я понимаю, что это было женское дерьмо. Как бы глупо это ни было для меня, но было важно для нее. Это отталкивало ее от него. Это что-то значило для нее. Достаточно, чтобы поставить все то хорошее, что у них было, под угрозу. Так что, на самом деле, это было не глупо. Это было чертовски серьезно.

Я положила ладонь ему на бедро и сжала ее, догадываясь.

– И ты вспомнил об этом, когда увидел Розали, и было так очевидно, что она... не очень хорошо относится к тому, что произошло между вами двумя, и ты думаешь, что неправильно оценил ситуацию?

– Да, – отрезал он. – Она выглядела точно так же, как месяц назад, когда я порвал с ней. Никакого исцеления. Ничего. Та же боль. Такая же боль. Она вообще не двигается дальше, так что, да, Таб, я недооценил ситуацию.

– Это отстой, дорогой, но сейчас ты ничего не можешь с этим поделать. Она будет двигаться дальше. Это просто может занять больше времени, чем ты себе представляешь.

– Ага, – пробормотал он, повернулся к своему пиву, выпил остатки, затем привлек внимание бармена и вздернул подбородок, чтобы заказать еще. Затем снова посмотрел на меня. – Так что, когда ты это поймешь, а ты это поймешь, потому что я знаю, что ты еще не поняла, и я собираюсь взвалить это на тебя, так что ты поймешь после того, как это дерьмо случилось с мамой. После встречи с Розали у меня плохое предчувствие, что боль останется с тобой и уведет тебя от меня.

Как мы сюда попали?

Нет, черт возьми, о чем он говорит?

– Шай, я не...

– Ты обвинила его задницу, и я должен был признаться тебе тогда. Я не сделал этого тогда, а теперь признаюсь.

Я в замешательстве склонила голову набок.

– Кого и в чем обвинила?

– Того парня, – заявил он.

– Того парня? Какого парня?

– Твоего умершего парня.

Что-то ударило меня тогда, и это ударило меня, как кувалда.

Он никогда не называл Джейсона по имени. Он никогда не был груб с ним, никогда не бросал клеветы, был совершенно спокоен, когда я говорила о нем, даже когда он вел меня через мое горе или своенравные мысли.

Но он ни разу, ни разу не произнес имени Джейсона.

Я почувствовала, как у меня свело живот.

– Шай, я не понимаю, о чем ты говоришь, – тихо сказала я.

– Ты сказала, что вернулась к себе, что я привел тебя туда, что ты уже не с ним как раньше. Ты уже давно не была собой. И ты отдала мне должное за то, что я помог тебе вернуть саму себя, не задумываясь о том, что именно я был тем, кто разрушил тебя в первую очередь.

Я моргнула и спросила.

– Что?

– То дерьмо, Таб, случившее с нами четыре года назад, когда я вел себя как придурок и говорил чертовски серьезные глупости, которые заставили тебя уйти от меня? После этого ты изменилась. Я сделал это с тобой, и я не хочу, чтобы это дерьмо вернулось, чтобы ты поняла это и...

Тогда я поняла.

– Я не оставлю тебя, Шай, – отрезала я твердо, крепко