Я – Ангел. Часть первая: Под прикрытием - Сергей Николаевич Зеленин

азам менеджмента. Ненавязчиво учил, как бы между делом брошенными словами — но он всё схватывал, всё запоминал и, вскоре гляжу — начал применять на практике.

У парнишки непростые семейные обстоятельства и полнейший душевный раздрай: отец, хотя и официально не развёлся — но фактически бросил мать с тремя детьми. Помогает, конечно по возможности материально…

Но этого ничтожно мало подростку — даже, почти ничего!

Как-то раз Ефим упросил меня к нему в гости — мол, мать приглашает. Неудобно было отказываться… Когда-то очень красивая, но рано поблекшая и увядшая женщина — вся аж сочилась лютой злобой к «изменьщику». Весь разговор только и сводился к Фролу Изотовичу: какая он, типа — сволочь. Сидел как на иголках и еле дождавшись конца чаепития, наскоро попрощавшись ушёл — посоветовав почаще бывать в Храме и обращаться к Отцу Фёдору…

Что ещё я ей скажу⁈

Её сыну же, я сказал — крепко сжав руку и глядяпрямо в глаза:

— Ефим! Что бы не происходило, помни: он — твой отец, а она — твоя мать. И, других родителей у тебя уже никогда не будет.

По ответному взгляду я понял — он мой. Кто может быть выше отца?

ТОЛЬКО — УЧИТЕЛЬ!!!

Личностной мотивацией у Ефима Анисимова (хотя возможно он это не осознавал), было стать по социальному положению вровень с отцом, превзойти его — доказать, что и без него он может выбиться в «лучшие» люди… Кто мог предоставить ему такую возможность?

По его теперешнему разумению — только я!

Так что, мимо такого «учителя» пройти было никак нельзя.

Была, конечно непроизвольно-паскудная мыслишка: использовать Ефима в качестве «Павлика Морозова» — если в наших с товарищем Анисимовых отношениях, что-то пойдёт «не так»…

Но я тут же, отмёл её прочь.

На первом же комсомольском собрании (здесь я несколько опережаю события — оно состоялось значительно позже описываемых событий), я выдвинул Ефима Анисимова в мои заместители. Позже, я так выдвину его в волостные комсомольские вожаки, а сам отойду «в тень».

* * *

Что меня в очередной раз в этом «интересном» времени удивило зело: в комсомольцы не спешили «записываться» дети рабочих и крестьян! То ли и без того, у них дел хватало, то ли из-за отсутствия каких-либо амбиций или (час от часу не легче) пролетарско-крестьянского сознания…

Короче, не знаю!

Даже уже гораздо позже, когда про первую (не в волости — в целом(!) Ардатовском уезде) комсомольскую ячейку писали газеты — мой Кузька ещё очень долго оставался единственным представителем пролетариата в ней. Да и то -с очень большой натяжкой: подобно дядьке Климу, его погибший на Империалистической войне отец был кустарём-надомником, по ортодоксальной марксисткой терминологии — мелким буржуем.

С отцом Кондрата Конофальского — Борисом Александровичем, мы были знакомы уже достаточно давно: он несколько раз навещал меня, когда я лежал больной в поповском доме. Внешне, Борис Александрович, чем-то напоминал мне Кису Воробьянинова из последней экранизации «12 стульев»…

С ним мы, вдоволь наговорились — до хрипоты наспорились по марксисткой теории-практике, видимо — оба испытывая дефицит общения. Не считая того, что он обозвал меня «безграмотным ревизионистом», я его — «зашоренным догматиком», стали практически, если и не друзьями — то очень хорошими знакомыми.

Это был типичный представитель интеллигентов-разночинцев и повторил судьбу многих из них: за «революционную деятельность» — вместе со сроком получил в царской тюрьме чахотку и, по состоянию здоровья был определён «на поселение» в сей забытый — Богом и начальством уголок. Здесь он, собиравшийся уж было «проверить» самолично, собственные же атеистические убеждения в отсутствие «загробной жизни» — каким-то дивным чудом выздоровел, женился на местной мещанке лет на двадцать младше его и, обзавёлся единственным «потомством» в лице Кондрата.

Из-за своего богатого — ещё дореволюционного стажа, Борис Александрович пользуется определённым авторитетом среди местной большевицкой «братвы» и неофициально считается «правой рукой» у самого товарища Анисимова. Хотя и не имеет никакого влияния — не обладая реальной властью, не занимая («по состоянию» здоровья и возрасту) никакой должности в советской властной иерархии. Живёт на пенсию — полагающемуся ему как ветерану революционного движения и на «крепкое» домашнее хозяйство — ведущегося собственной супругой.

Идеологически подкован крепко: Карл Маркс, Фридрих Энгельс и прочие классики — вплоть до Троцкого с Каутским, так и «отскакивают у него от зубов»!

Сам того не понимая (а может понимая — но не используя из-за присущей всем российским интеллигентам непрактичности), Борис Александрович обладает огромной властью… По волостным меркам, конечно. Если «из Центра» приходит какое-нибудь особо мудрое «постановление», он «разжёвывает» его местной партэлите и особенно — её Председателю, доступным тем языком.

Короче, он вполне мог бы стать, как бы «серым кардиналом» при Анисимове — однако этим не пользуется. Возможно, он просто слишком стар для каких-либо амбиций.

Сын Бориса Александровича — четырнадцатилетний Кондрат Конофальский, от родителей взял самое наилучшее: телом и характером был в мать — физически крепкий, по-крестьянски настойчивый и терпеливый — но если надо, пробивной как африканский буйвол. Но при этом, имеющий необычайно широкий для «сельской местности» кругозор и любящий «пофилософствовать» по поводу и без оного — как его отец. Из-за чрезмерного увлечения чтением в эпоху тотального дефицита керосина для освящения, очень рано испортил себе зрение и вынужден теперь носить круглые очки — делающим его и без того умное — но по-детски округлое, слегка наивное лицо — просто каким-то вообще заумным.

Сосед и друг — «не разлей вода» с Ефимом Анисимовым, с лёгкой руки которого его общепринятым в подростковой среде прозвищем стало — «Брат-Кондрат».

Его личностная мотивация нахождения в нашей группе — вступить в комсомол, затем в партию… Нет, про номенклатурную «карьеру» и речи не велось! Румяный юноша «со взглядом горящим», стремился быть максимально полезным если не «мировому пролетариату» (в том, что тот в подобной «помощи» сильно нуждается, мне удалось его достаточно быстро разубедить), то хотя бы своему-собственному трудовому народу.

Восторженный, я бы даже сказал — фанатичный сторонник новой «революционной» власти, любитель поспорить по любому поводу и без него. Грезил мировой революцией — в гараже, он меня ею доставал так, что… Да и, не меня одного! То и дело, ему кто-нибудь из ребят говорил, что-нибудь вроде типа:

— Закрой подувало, Брат-Кондрат — голова от тебя уже трещит! Вот когда контузит тебя польским снарядом — как Серафима, да посидишь в их лагерях — вот тогда и расскажешь нам про «братство трудовых народов», да про «всемирную