Я – Ангел. Часть первая: Под прикрытием - Сергей Николаевич Зеленин

глаза мне, — да это ты, никак шутишь: за всю твою работу — одного моего американского крючка будет достаточно.

Тот, пробовал один крючок на прочность — пальцем пытаясь согнуть или сломать, наколов до крови палец — проверяя заточку, удовлетворённо засопел, но сдержав эмоции как можно равнодушнее сказал:

— Они чё у тебя — золотые, штоль⁈ Нет, это ты шутишь — хорошая рыбина попадётся и всё! Уплыл твой «американский» крючок.

Согласен — резонный довод.

— Хм… Щёлкать клювом будешь — собственная баба из-под тебя «уплывёт», не токмо рыба с крючком. Ладно — уболтал: два крючка даю — ужас, как торговаться не люблю… Идет?

Тот, аж задыхаться от возмущения стал:

— «Не любишь»⁈ А ты точно — поповских кровей? Или, Прасковья Евдокимовна, царство ей Небесное…

— А, вот мою покойную матушку, попрошу не трогать, — положа руку на кобуру грозно молвлю, — чисто из уважения к твоему чисто пролетарскому происхождению: даю три крючка — размеры сам выберешь и шесть метров японской шёлковой лески — чтоб, рыба у тебя не оборвала снасть и с ним не уплывала…

— «Леска»? «Японская»?– почти простонал Клим, закатывая глазки, — «шёлковая»⁈

По-моему, мы его сейчас «потеряем»…

— ПОКАЖЬ, ХРИСТАПРОДАВЕЦ!!!

Пожимаю плечами, мол — дикий народ! Японской лески никогда не видели.

В отличии от крючков, изумрудно-зелёная жилка действительно была японская — диаметром 0,35 миллиметров… Правда, не шёлковая а из современных мне синтетических материалов. Не знаю, на сколько ему её хватит — но выдерживать она должна почти шестнадцать килограммов, если надпись на катушке не врёт. Правда, всю катушку я с собой не взял — а отмотал как раз почти ровно шесть метров на самодельное мотовильце, сработанное из первой же попавшейся деревяшки. И, крючков взял с собой с собой совсем чуток — нечего зазря своими «роялями» светить.

Достал из кармана гимнастёрки, дал ему чуток на пробу… Клим попытался руками порвать, да лишь даром себе порезал жилкой палец — несмотря на моё предупреждение. Облизывая кровь, он тем не менее довольно — наподобие паровоза, довольно пропыхтел:

— Чёрт с тобой, товарищ Свешников — любого уболтаешь… Сколько, кстати наших аршин в этих твоих «шести метрах»?

Я показал рукой на его удилище — из орешника, по моему:

— Вот столько, да и ещё с аршин в запасе у тебя будет.

— Вот, как?!. — со всей поспешностью протягивает «краба», — договорились!

Прячу руку за спину и протяжно:

— Ээээ, погодь чуток по рукам бить… Я тебе послабление дал и, ты меня тоже уважь, Клим.

— Что ещё удумал, кровопивец?

— Дай мне своего кого… — чуть не ляпнул «в помощь», да вовремя осенило гениальною мыслёю, — потолковей парнишку — в выучку.

— «В выучку»? — явно озадачен.

— Ну, да! Не век же мне гайки у анисимовского «француза» вертеть. Выучу кого из твоей фамилии на шофёра — да устрою на своё место… Что скажешь?

Клим всей пятернёй, ожесточённо скрёб под картузом затылок:

— Эх… Взаправду своего бы кого на то место — да, боюсь опозорят наш род, лодыри бестолковые!

Минут десять — пятнадцать, как дрессированная лошадь в цирке согласно кивая головой — выслушиваю довольно нудный монолог на извечную тему «отцы и дети». Мол, трёх сыновей имею и ни от одного толку нет: телом здоровы, да на уме одни девки — только в молотобойцы и годны. Племяш же «умён и сообразителен», да опять же: нет особого смысла учить его ремеслу — коль собственные сыновья имеются. Вот и болтается он «на подхвате» — как известный предмет в проруби.

— Ладно, забирай племяша маво — этот всё на лету схватывает. Сызмальства, страсть к механике имеет: «ходики» с кукушкой у соседа разобрал — тот до сих пор вспоминает! Плотину с водяным колесом на Грязном ручье построил — как настоящая была, пока какой-то дурень не разрушил. Паровик всё в сарае строил — чуть не спалил его: пришлось выпороть — чтоб дурью не маялся. Примус там починить или швейную машинку, запаять иль припаять что — опять же и, взрослого обскачет… Опять же: с тем офицериком всё якшался — пока тот не сбёг куды, паскуда.

— Ты, прям как сваха — невесту расхваливаешь, — зеваю и включаю тупого, — это какой из них племяш твой?

— А, вон тот — рыжий… Кузьма, подь сюда!

Тот, то и дело искоса на нас посматривая, отвлекаясь, пару раз попал себе молотком по пальцам и потом шипел рассерженным котом — что вельми меня рассмешило и, я еле удерживался — чтоб не расхохотаться во время серьёзного разговора. Только позвали, он тут как тут — аж, светится весь как невеста на смотринах:

— Что хотел, дядька Клим?

— Вот познакомься, племяш, это Серафим Фёдорович Свешников — заведующий гаража у самого Фрола Изотовича… Хочет тебя в ученики взять. Ты согласен?

Тот, наклонив голову так, что был виден только вихрастый рыжий затылок, ковыряя босой ногой земляной пол, еле-слышно промолвил:

— Ну… Если отпустишь из кузни, дядька Клим и матушка благословление даст.

— Эх… — вздохнул кузнец, — как собственного кровинушку от сердца отрываю… А с Дарьей я сегодня же вечером поговорю. Ступай!

Мальчишка, не чуя ног от радости вновь убежал на своё место и ожесточённо вновь заколотил что-то молотком, а у нас начался торг:

— Народный обычай знаешь? «Стол» ему — твой, Серафим!

Счас! Тут, не знаешь — как самому прокормиться:

— За весь день «стол», что ль⁈ Да, ты никак «ухи поёл», дядька Клим! Я твоего племяша учу и я же — его кормлю? Может и, сапоги ему справить прикажешь и картуз новый купить, умник⁈

— Сразу видно — попович, жизни простого народу не знаешь, — пренебрежительно махнул рукой тот, — у нас — при взятие в ученье, завсегда так было! Выдь на улицу — да у любого встречного-поперечного в нашем «тупике» спроси.

Выслушав его речь про «простые народные» нравы, вспомнив рассказ Чехова «Ванька», я понял что он прав: взятие малолетки «в ученье», означало фактически покупку живого человека в рабство — фактически он в полной моей власти и, я могу эксплуатировать его на собственное усмотрение. Ну и кормить, естественно…

Конечно, при новой власти порядки изменились — но до всех уголков-закутков бывшей Империи, изменения ещё не дошли.

Тем не менее:

— Ты эти свои старорежимные