Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек - Ханс Шерфиг

отдела военного министерства Омфельдт. На него пал роковой выбор.

Теодор Амстед вовсе не мстителен. Он не озлоблен, не ожесточен. Он и не злопамятен, быстро забывает наносимые ему оскорбления и обиды. Но теперь он попытается припомнить все те унижения, которым подвергался. Он заставит себя думать обо всем, что претерпел на службе.

Амстед вспоминает, как высокомерно глядел на него начальник, выговаривая ему, что, дескать, очень прискорбно, когда чиновник военного министерства допускает в официальном документе грамматические ошибки. Ведь от сотрудника министерства как будто можно было бы ожидать определенной академической культуры и по крайней мере знания орфографии родного языка. К тому же свое дурное настроение начальник вымещал на нем при всех, во всеуслышание. И подчиненные угодливо хихикали.

Таких обид он вспомнил теперь немало. Однажды, еще будучи секретарем, Амстед по рассеянности прочел газету раньше своего сослуживца — сына секретаря Государственного совета, и Амстед до сих пор помнит выговор, сделанный ему за это начальником. В другой раз на обеде у начальника отделения Амстеда усадили на место, не соответствующее его положению, что унизило его в глазах коллег.

Амстед вспоминает, как начальник завладел двумя крючками для верхней одежды: на один вешал пальто, на другой — зонт. Амстеду же оставалось вешать пальто на самый обыкновенный, оскорбительно обыкновенный гвоздь.

Изо дня в день его самолюбию наносились бесчисленные мелкие уколы. Амстед старается ничего не забыть, ибо теперь начальник отделения должен умереть.

Теодор Амстед клеит кульки и улыбается.

Он — не просто заключенный. Он принял серьезное и роковое решение. Вот он сидит здесь и клеит, загибает края и получает похвалу от надзирателя; а между тем это самый могущественный человек на земле.

Человек, решающий вопросы жизни и смерти.

Глава 49

Всему приходит конец.

Может быть, конец этот придет не скоро, но все же придет.

Всякий путь рано или поздно кончается, как бы долог он ни был.

В молодости человек верит, что он никогда не умрет. Но смерть все же наступает. Она неотвратима. Когда учишься в школе, кажется, что этому не будет конца. Но проходит время, и ты уже так преобразился, стал таким дрессированным и послушным, что тебя выпускают на волю. Когда человек отбывает тюремное заключение, время тянется для него бесконечно долго. Но в конце концов срок истекает, и заключенный получает разрешение выйти за тюремные ворота. Рано или поздно этот день непременно наступает. Ибо всему приходит конец.

Время течет...

Оно определяет все изменения в служебном положении, и тот, кто в обеденный перерыв кормит голубей, ютящихся под кровлей красного здания военного министерства, когда-нибудь тоже достигнет предельного возраста. И тогда его должность займет другой.

Пройдет время, и секретари станут советниками. Еще пройдет время, и советники станут начальниками отделений. А начальник отделения, когда пройдет еще много- много времени, может даже стать начальником департамента.

Восемь месяцев тюрьмы — немалый срок. Это почти год. Много недель, дней, часов.

Но и восемь месяцев проходят. Одни радуются дню освобождения, другие боятся его. Но так или иначе, а день этот все-таки наступает.

Наступает и день освобождения бывшего служащего военного министерства Амстеда. Он уже получил свою одежду и маленькую сумму денег, которую он заработал, клея пакеты. От тюремного инспектора он выслушал похвалу за хорошее поведение.

И вот однажды утром надзиратель распахнул перед ним широкие ворота Западной тюрьмы,— и Теодор Амстед может выйти на Вигерслевскую аллею. Ведь он теперь свободен.

За ним могла бы приехать жена. Но Амстед этого не пожелал. Они могли бы встретиться еще в тюрьме, но и от свидания он отказался.

Он не питает к ней ненависти. Но о чем им говорить?

На свободе Теодор Амстед останется недолго. Ему только нужно совершить задуманное. И тогда он вновь вернется к обеспеченности и устойчивости тюремной жизни.

На свободе холодно. По Вигерслевской аллее гуляет ветер. Теодор Амстед зябнет в своем толстом зимнем пальто. Никто бы не узнал в нем самого могущественного человека в мире, повелевающего жизнью и смертью.

Ему предстоит осуществить один план. План, продуманный во всех деталях. Прежде всего он купит кое-что в магазине скобяных изделий. Но магазины еще закрыты. Придется подождать несколько часов, прежде чем он сможет приступить к выполнению своего плана.

Два часа тянутся страшно долго, когда расхаживаешь по улицам, стараясь убить время. Но и двум часам приходит конец. Он бродит по улицам и ждет. И зябнет — ведь он отвык подолгу оставаться на воздухе.

Из маленького кафе на улицу вырывается аромат кофе. Амстед останавливается и вдыхает в себя сладкий запах благоухающего напитка.

Оп нерешительно входит. Никогда еще не бывал он в таких местах. В бытность свою чиновником он никогда не посмел бы выпить чашку кофе в ларьке или дешевом кафе.

Он нервно и робко заказывает кофе с булочкой. Осторожно несет поднос с большой дымящейся чашкой туда, где приметил свободное место.

Осторожно отхлебывает кофе. Не опасно ли пить его? Может статься, в чашке остались какие-нибудь микробы, грязь? Ведь он должен добиться, чтобы его приговорили к пожизненному тюремному заключению. Он боится заразы и болезней.

Его мать пришла бы в ужас, если бы увидела, где он пьет кофе. А у жены было бы нервное потрясение. То, что он делает, — нечто неслыханное и ужасное. Но кофе — горячий, вкусный, от него чувствуешь себя бодрее.

В кафе сидят несколько рабочих. Одни пришли прямо после ночной смены, на их одежде — следы грязи, земли. Другие только идут на работу: они пьют здесь свой утренний кофе.

Бывший чиновник военного министерства боязливо косится на них. Он инстинктивно сбивает несколько пылинок со своего пальто.

Амстед всегда немного робел перед людьми в спецовках. Это — чуждый, незнакомый мир. От этих субъектов надо держаться подальше. «Не подходи к ним близко!» — говорили ему, когда он был ребенком.

Люди в спецовках. От них всего можно ждать — грубости, скотства, брани, насилия.

Мастеровых он наблюдал только, когда они производили какой-нибудь ремонт в его квартире на улице Херлуф-Троллесгаде. Но сам он никогда не заговаривал с рабочими. Он был учеником, студентом и чиновником. И знался только с другими учениками, студентами и чиновниками. Люди в спецовках, которых