Злые ветры Запада - Дмитрий Манасыпов

– Осторожнее, Хави…

Хавьер кивнул. Дюны росли, как Скалистые горы, одна выше другой. Дюны, появившиеся после Бойни. «Орион» потрескивал, переваливаясь через особенно большие. Но, пусть и зарываясь по середину огромных покрышек, уверенно шел вперед. Разбрасывал песок в стороны, поднимая горячие желто-серо-коричневые раскаленные волны. Золотистые жесткие горячие снежинки разлетались, шурша, падали, стекались ручейками в безбрежный пустынный океан.

Чертов безграничный океан Мохаве. Места, где надежда умрет раньше тела, а глаза, ждущие спасения за горизонтом, лопнут прежде удара черного клюва падальщика, добравшегося до вот-вот вроде живого человека. Территории, где люди – лишь мимолетно обтачиваемые песком камни, что все равно сгинут под его тяжелым смертельным одеялом. От людей останутся остовы домов и скелеты машин, а Мохаве будет здесь. Прокаленная. Вечная. Смертоносная. Пустыня, видевшая рассвет и закат человечества.

Огромный «Орион» катился по ней шариком жука-навозника. С гребня на гребень, уходя все глубже и глубже. Двигатель работал как хорошие часы, надежно спрятанный в полностью закрытом корпусе. Кроме него, еле слышно ворчащего, и редких скрипов амортизаторов, в машине стояла полнейшая тишина.

Молчал Хавьер, смотрящий только вперед. Молчал Дуайт, сидя в башне за орудиями. Молчал мрачный почерневший Марк. Молчала, косясь на Хавьера, Изабель. Мойра молчала деловито, уткнув ствол в живот ведьмы. Ведьма тоже молчала, стараясь лишний раз не задевать кожаный намордник с удилами из серебра. Зубы она явно берегла. Оставшиеся после удара Дуайта.

Тишина плескалась черной мутью отчаяния и невозможности ничего исправить. Как и всегда в присутствии старухи с косой. Костлявая, много лет ходившая рядом с экипажем, вдоволь порадовалась новой игрушке. Чертова дерьмовая старая тварь дождалась своего часа. И, как всегда, ровно в то время, когда никто не ждал.

Сколько они проехали, прошли, проползли вместе? Сожгли патронов? Скурили дерьмового табака и выхлестали совсем дерьмового бурбона? Сколько литров крови смешались с литрами воды, вдоволь напоивших песок и скалистую почву? Сколько?

Сок винограда есть кровь Господня. А что есть кровь «пустынного брата»? Что текло в его жилах, кроме красного? Дуайт знал ответ. И ответ ему нравился так же мало, как сегодняшняя ночь.

Злость, жалость, тоска и ожидание. То самое, закончившееся в бункере-ангаре под «Юнайтед Ойл». Ожидание искупления грехов, оставленных в Орлеане. За смерть тех, кого любил сам Моррис и кто любил его. Любил так сильно, что больше никто и никогда не смог привязать к себе беловолосого подонка, ненавидящего цветных и любившего шлюх.

Что есть дружба? Дуайт не думал об этом. Он просто жил и понимал: рядом есть Моррис. Худой, злой, заросший светлой щетиной чертов сукин сын. Всегда недовольный, надежный и умеющий рассмеяться даже в полной заднице. Умевший сбить из револьвера черепаховый гребень с волос мексиканки-поденщицы и за один присест опустошить запас виски в баре любого городка. Ненавидевший бобы и жадно поедающий буррито с ними же. Хренов неунывающий Моррис.

И теперь его нет. Навсегда.

Мир праху его. Ведь больше ничего и не осталось. Только горстка пепла в ангаре.

Дорога и ожидание схватки всегда помогут. Выгонят из головы ненужное, подарят шанс выжить. Думая о прошлом, по дороге боли и потерь придешь только к одному. К собственному куску вытертого временем тела, долбаной жизни или самой грешной души. Хочется ли расстаться с чем-то из этого? Вряд ли. Любому паршивцу хочется другого. Прожить до ста лет. Болеть простудой или расстройством желудка, не более. И умереть после векового юбилея в здравии и окружении потомков, грустных, рыдающих и благодарных. Ну, или с женщиной сверху. Тут кому как.

Дуайт не думал о смерти в будущем. Но умереть из-за собственных мыслей точно не хотел. И дорога через Мохаве помогла. Взялась, взвихрилась серо-желтым ураганом песка, пыли и выжженной до праха земли. И выгнала ненужное из головы сильным точным пинком. И это было правильно. Жестоко и справедливо. Прах к праху. Живым – живое.

Даже если живое кажется неприглядным и почти мертвым. Раскаленное, желто-бурое, темнеющее редкими колючими шарами перекати-поля и силуэтами редко торчащих колючих юкк. Мохаве жила. Чудовищной для других жизнью. Вот только Дуайт-то был своим. И жизнь эту считал обычной и нормальной.

Пустыня разрослась за годы Бойни. Вытянулась в ширину, раскинулась жаркой опухолью, затянув внутрь кусок Нью-Мексико и коснувшись Техаса краем длинного и острого языка. Пустыня жевала людей, как прожаренный хрустящий бекон, переваривала и рожала заново. Другими и необязательно хорошими. Добрые люди жили у фронтира недолго. И, чаще всего, жили они плохо и больно.

Бойня вывернула наизнанку не только сам мир. Бойня старательно разобрала по частям человеческие души. Разложила на крохотные детали, перемешала и оставила, как получилось. Никаких добродетелей без ствола, упершегося в голову. Никаких сожалений без кромки тесака, щекочущего шею.

Жизнь стоит, как пачка патронов сорок пятого калибра. Стоимость души выше. Душа не продается дешевле десятка фунтов серебряных «орлов». Настоящих, не обрезанных, с целыми кромками.

Пинта чистой воды порой дороже человеческой жизни. Ее вес можно измерять в равном объеме пролитой за нее крови. На окраинах Мохаве это актуально. В сердце пустыни это важнее стихов Завета Господня. Хозяин колодца – настоящий король. Если сможет удержать власть и не дать убрать себя кому-то более голодному и злому.

Дуайт не удивился небольшому укреплению, выросшему вокруг колодца, отмеченного на карте ученых. Здесь Мохаве, здесь больше никак. Вот только… зачем им потребовалось ехать сюда? Не лучше было бы обойти стороной? Но Марк твердо ткнул в карту, и спорить с ним никто не подумал.

И лишь когда «Орион», чуть хрустя все же забитыми воздухозаборниками, встал напротив огромного пролома в стене, все стало ясно. Дуайт снова не удивился.

Следы боя начинались уже отсюда. Сложно не заметить полузасыпанные тела, темнеющие на раскаленно-белом песке. Сложно не увидеть россыпь гильз у стен. И еще сложнее не понять этого, если видел часто. Каждый удачный приступ похож на другой, как близнец.

Оставшаяся гарь стелилась у самой земли. Тут и там погибшие жители. Дырки в стенах от пуль и снарядов всех калибров. Вонь сожженных домов, пристроек и самих защитников. Или наоборот. Когда дыры в стенах сделаны вовсе не попаданиями из огнестрельного оружия, а оставлены когтями, рогами или чем-то вроде копий. Остальное не меняется. Разве что жители чаще всего лежат обглоданными, подранными или просто разделаны по частям.

Поселению у пустынного колодца не повезло. На его долю выпал второй вариант. Тут Дуайт ошибиться не мог.

– Дерьмо… – буркнула Мойра. – Хреново дерьмо.