Карнакки - охотник за привидениями - Уильям Хоуп Ходжсон

В таком положении я простоял минут пять. После того как его поразило напряжением, Бейнс более не хрюкал, и за это я был искренне ему благодарен; хотя и могу признаться, что на один миг заподозрил, что он умер.

Из черных уст слева от меня не доносилось ни звука, и я сумел постепенно вернуть себе душевное равновесие, оглядеться и чуточку подумать. Я снова чуть наклонился, чтобы заглянуть непосредственно внутрь адского жерла. Край округлого отверстия теперь вырисовывался вполне четко и казался образованным твердым материалом, подобным черному стеклу.

Твердость эта прослеживалась на вполне внушительное расстояние, хотя и не слишком явно. Середину этого удивительного феномена занимала простая и ничем не смягченная чернота… бархат ее, казалось, втягивал в себя свет из комнаты. Я не видел ничего другого, и если из дыры этой исходило нечто другое, кроме полного молчания, это следовало назвать страшным зовом, который с каждой минутой пугал меня все больше и больше.

Я повернулся медленно и осторожно, стараясь, чтобы ни я сам, ни Бейнс какой-то частью своего тела не выставился за пределы синего круга. И тут я заметил, что состояние комнаты за его окружностью изменилось самым решительным образом: странные клочья черного дыма умножились в числе и превратились в мрачную и неровную стену, неустанно обращавшуюся вокруг, и полностью скрывавшую от меня стены комнаты.

Быть может, минуту я потратил на изучение этого явления, и тут комната слегка содрогнулась. Сотрясение продлилось три или четыре секунды, а потом все как будто беспокоилось; однако повторилось снова через половину минуты, а потом повторилось еще, и еще, и еще раз. Странный ритм этих колебаний напомнил мне вдруг о деле с наваждением «Джарви». Помните его?

Комната еще раз содрогнулась, и волна смертоносного света заиграла снаружи барьера; и тут внезапно помещение наполнил странный ропот… оглушительный визг и хрюканье, целая буря свиных голосов.

Она сменилась полным молчанием, и лежавший на моих руках оцепенелый Бейнс получил возможность дважды хрюкнуть в ответ. Тогда оглушительный поток свиногласия разразился снова, заливая комнату потопом визга, сопения, пыхтения и воя. А когда поток постепенно ослабел, над головой моей прокатился гаргантюанский хрюк, который была способна породить только глотка колосса, после чего на комнату вновь обрушился сокрушительный хор многомиллионного свиного стада.

В этом звуке слышался не хаос — в нем угадывался некий дьявольский ритм. И внезапно он стих, превратившись в многогортанный свиной шепот, нарушавшийся лишь отдельными и не слишком громкими хрюканьями немыслимых свиных легионов; а потом над нами снова прокатился оглушительный свиной голос. И когда он смолк, миллионный глас свиного несчетного множества снова запульсировал в комнате; и каждую седьмую секунду, — чтобы знать это, мне не были нужны остававшиеся на запястье часы, — глотка неведомого чудовища исторгала немыслимой силы хрюк, а Бейнс оцепеневший на моих руках, вторил человеческим горлом свиной мелодии.

Истинно говорю вам: я содрогался всем телом, и так покрытым холодным потом. Кажется, я молился; и если молитва сходила с моих уст, я не помню, о чем просил в ней. Мне никогда еще не приходилось испытывать и ощущать того, что ощущал я там, в этом пространстве шириной в тридцать один дюйм, держа на руках хрюкающую тварь и прислушиваясь к адской мелодии, доносившейся из самой великой бездны, когда по правую руку от меня кружили силы, способные превратить мою плоть в кучку опаленных лохмотьев, если бы мне пришло в голову перескочить через барьеры.

А потом, с такой же внезапностью, с которой приходит неожиданный гром, буря свиногласия стихла, настала тишина, и комнату наполнил немыслимый ужас.

Молчание тянулось и тянулось. Вы можете счесть мои слова глупыми; однако тишина как будто капала в комнату. Не знаю, почему мне так казалось, однако эти слова передадут вам то, что я ощущал, стоя и держа на руках тело негромко похрюкивавшего Бейнса.

Круглое, мрачное, угольной черноты облако, охватило мою защиту извне и кружило вокруг, кружило, кружило медленным и знающим вечность движением. А за этой черной стеной вращающегося облака незримым для меня образом в комнату втекало безмолвие смерти. Понятно ли я говорю?

Можете представить себе, какому безумному умственному и психическому напряжению я подвергался… Однако меня весьма серьезно интересует причина, согласно которой мозг мой настаивал на том, что по всей комнате гуляет капель тишины: я либо приближался тогда к сумасшествию, либо психически настроился своим чувствами на некую аномальную реальность, в которой тишина перестала являться абстракцией и сделалась для меня конкретной и определенной, так как, если воспользоваться глупой и неточной аналогией, невидимая атмосферная влажность становится конкретной и зримой, осаждаясь в качестве воды. Интересно, занимает ли вас эта мысль в той же степени, как и меня самого?

И тут, нечто во мне подсказало, что неспешно приближается новая жуть. Это предчувствие… знание, зовите его как угодно, оказалось настолько сильным, что я вдруг ощутил, что горло мое словно сдавила внешняя сила… Я ощущал, что не могу более терпеть; что если произойдет что-то еще, просто достану свой револьвер и выстрелю в голову Бейнсу, а потом и себе, закончив, таким образом, эту страшную историю.

Впрочем, это чувство скоро прошло; я ощутил некий прилив сил и готовность встретить свою судьбу лицом к лицу. К тому же меня вдруг осенила первая, еще не слишком определенная идея в отношении того, как можно обеспечить свою безопасность; однако я был слишком ошеломлен, чтобы в точности сообразить, каким образом можно помочь себе.

Тут в комнату проник низкий, доносящийся откуда-то издали визг, и я понял, что беда совсем рядом. Я неторопливо нагнулся влево, стараясь, чтобы ноги Бейнса не выставились из синего круга, и заглянул вниз, в черноту жерла, отвесно уходившего в неведомые глубины прямо под моим левым локтем.

Визг умолк; однако в недрах черноты появилось нечто — какое-то далекое светящееся пятно. Погрузившись в угрюмое молчание, я в течение десяти долгих минут разглядывал это пятно. Оно постоянно увеличивалось в размере и стало как бы заметнее, и все же терялось в далекой и страшной бездне.

И пока я стоял и глядел, вновь раздалось негромкое хрюканье, и Бейнс, все это время казавшийся поленом в моих руках, ответил на него тихим животным визгом, заново пробудившим во мне отвращение.

А потом произошла любопытная вещь: вокруг края жерла, только что казавшегося черным стеклом, вдруг появилось мертвенное свечение. Оно запульсировало, вращаясь вдоль края в обратную сторону вращению черного пухлого облака, стеной кружившего вовне барьера.

Странный свет этот скоро погас, и неизмеримые глубины донесли до меня жуткое дыхание чудовищной твари, поднимавшейся наверх из преисподней. Если бы я сказал, что на меня пахнуло вонью, эти слова достаточно хорошо описали бы суть происходящего, однако я не в силах описать то духовное омерзение, которое мне пришлось испытать. Мне казалось, что эта тварь замарает меня до самых недр моего существа, если я не сумею отразить ее приближение последним напряжением воли.