Приключения Никтошки - Лёня Герзон

– Скажи нам по-честному. Тебе врать хочется?

– По-честному? – удивился новоявленный Матрос.

– Ну конечно, по-честному. Теперь-то ты не обязан врать, потому что тебя уже так не зовут.

Вруша-Матрос немного подумал.

– А знаете что? Не хочется. По-честному!

Знайкин метод подействовал. Это было просто чудо какое-то! Вруша перестал врать. Правдюша, правда, слегка поупрямился, прежде чем согласился переименоваться в Пионера. Но когда доктор Таблеткин обвинил его в наплевательском отношении к брату, застыдился и перечить не стал. И с тех пор Вруша больше не врал. И вралинок не подпускал.

Брат его, став Пионером, тоже изменился.

– А что, очень даже неплохо быть Пионером, – повторял он. – Очень неплохо.

Отпала надобность говорить всегда «одну только правду и ничего, кроме правды», и временами бывший Правдюша даже что-нибудь присочинял. От перемены имени у него развилось чувство юмора, и он стал над всеми подшучивать и прикалываться. Только коротышкам трудно было произносить это длинное слово Пионер, и они вскоре стали звать Правдюшу просто Пионом.

Но всё это случилось только следующей весной, а теперь на дворе стоял сентябрь. Правда, после нескольких дней проливного дождя и ледянющего ветра, от которых многие малыши чуть не схватили воспаление легких, снова вернулось бабье лето. Скоро температура у Никтошки спала, но Таблеткин пока не разрешал ему выходить на улицу. По правде сказать, Никтошка и сам не хотел. Ему было хорошо дома. С ужасом вспоминал Никтошка, как брел целыми неделями в одиночестве по полям и лесам, как мок от дождя и дрожал от ветра, как чуть не утонул в ледяной реке. Так хорошо было дома, и не верилось, что он решится когда-нибудь снова выйти на улицу, а уж тем более пойти за город, в лес.

Едва доктор разрешил читать, Никтошка прямо-таки набросился на книги. Как же он по ним изголодался! В небольшой комнате светло и уютно. На полу бегония – ее давно не подрезали, и один вылезший выше всех лист закрыл пол-окна. Но в комнате все равно светло. Светло и тихо. Стукают маятником часы. Окна закрыты, со двора слабо доносятся крики коротышек и удары мяча. Никтошка нежится в мягкой постели и глотает книги – одну за другой. Сказки, рассказы, приключения и снова сказки. Шофер Торопыга принес и положил ему под кровать две большие стопки. Когда устает читать – рассматривает картинки. Еще давно, до Знайки даже, в Цветограде установили закон: книгу разрешается печатать только в том случае, если хотя бы через каждые пять страниц в ней встречается большая картинка. А когда глаза начинали болеть и слезиться, Никтошка выползал из-под одеяла и подходил к окну. Опершись локтями о подоконник, он стоял в своей желтой пижаме в коричневый горошек и смотрел на улицу.

За окном светило солнышко. Под большой сиреневой сыроежкой загорала незнакомая малышка в розовом купальнике, расстелив себе на травке мягкий ясеневый лист. Это недавняя буря занесла в Цветоград листья из соседнего леса, и они лежали на улицах, словно огромные цветные скатерти. Если Таблеткин входил в комнату – сейчас же Никтошку от окна отгонял: не понятно разве, что из щелей дует – хочешь осложнение и воспаление легких схватить? Но Таблеткин был обычно занят и появлялся редко. Потихоньку от доктора Никтошка приоткрывал окно и вдыхал влажный, пахнущий грибами воздух бабьего лета.

– А знаешь, Вилка, я что подумал? – сказал как-то Никтошка своему мысленному другу. – Нет друзей – ну и нет. Не стоит этим грузиться. Тем более, что они ведь все-таки у меня иногда появляются. Ненадолго. И к тому же у меня есть ты…

– Правильно, а у тебя есть я! – обрадовался Вилка. – Чего грузиться-то? Надо радоваться жизни! Вон погода какая!

– Эх, Вилка! Ты лучше всех меня в жизни понимаешь. А друзья у меня появляются иногда даже во сне.

– Во сне?

– Ну да.

И Никтошка рассказал своему мысленному другу о всех своих похождениях в подводном царстве. Ведь Вилка вместе с ним там не был, потому что это было во сне. А во сне, как мы помним, Вилка никогда не появлялся. Он слушал очень внимательно, а потом сказал:

– Я от всей души полюбил подводное царство. Как будто сам там побывал. А особенно я влюбился в русалок-сестер.

– А в какую из них? – полюбопытствовал Никтошка.

– В обеих.

«Опять сам с собой разговаривает, – покачал головой Таблеткин, проходя мимо Никтошкиной двери. – Надо бы ему успокоин поколоть». Но, к счастью, тут же забыл об этом, потому что в плане простуды бабье лето – самое коварное время, и Таблеткин просто с ног сбился, следя, как бы не разыгралась в Цветограде эпидемия гриппа.

А другим малышам было интересно – где же все-таки столько месяцев пропадал Никтошка? Но Таблеткин вначале никого к нему не пускал. А когда стал пускать, Никтошка притворялся, будто к нему еще не вернулся голос. Почему он так делал – Никтошка и сам не знал. Но только он всё показывал себе на рот и мотал головой – дескать, ничего не могу поделать, голоса нет. А через несколько дней начались события, которые взбудоражили весь Цветоград, и о Никтошке забыли. Так-то никто из коротышек с Колокольчиковой улицы и не понял, что он вместе с ними на воздушном шаре летал. Одни подумали, что это Никтошка тогда в бреду написал на бумажке, будто бы он в мешке с песком сидел, другие про это просто забыли.

В переулке Ромашек, в собственном домике, жила малышка по имени Барвинка. У Барвинки были большие черные глаза. Сама она была маленькая и худенькая и носила всегда короткую стрижку, потертые джинсы и какую-нибудь невзрачную футболку, которая ей совсем не шла. С виду она была совсем незаметной. Но у Барвинки был такой пронзительно-громкий голос и такое неутомимое стремление во все встревать, всех в чем-нибудь уличать, всем что-нибудь доказывать и опровергать любое общепринятое мнение, – что не заметить ее было невозможно.

Барвинка ненавидела любую несправедливость. Она ходила по городу и своими большими черными глазами искала ее. В таком прекрасном сказочном месте, как Цветоград, трудно найти несправедливость, но если как следует постараться, то в конце концов найдешь. Отыскав несправедливость, Барвинка беспощадно с ней боролась до полной победы.

Барвинка любила всех раздражать. Но, в отличие от Пустомели, который морочил цветоградцам голову всякими пустыми нелепицами, Барвинка сбивала их с толку своими справедливыми идеями. Например, один раз она услышала, как доктор Таблеткин сказал слесарю Напильнику:

– Придется, тебе, видно, Напильник, касторку на ночь прописать и сделать пару укольчиков. А то что-то ты сегодня слишком медленно работаешь. Меня больные ждут!

Доктору Таблеткину нужно было выезжать на вызов, а машина как раз сломалась. Напильник тем временем что-то неспешно ковырял в моторе. Он выглядел усталым и невыспавшимся и делал всё как-то медленно. Все уже привыкли к угрозам Таблеткина и не воспринимали их всерьез. Но Барвинка, как раз проходившая по улице мимо того места, где застрял автомобиль, остановилась и своим звонким голосом, так, что услышали и другие прохожие, произнесла: