Девушки, которые лгут - Эва Бьёрг Айисдоттир

она снова села перед телевизором с шоколадкой в руке, как в дверь постучали. Негромкий короткий стук, который нельзя было перепутать ни с каким другим.

Час спустя они с Якобом лежали на диване. Приподнявшись на локоть, он разглядывал её.

– Нам надо сходить на свидание.

– На свидание? – хихикнула Эльма. – Звучит несколько высокопарно.

Губы Якоба тронула улыбка, но Эльма видела, что ему немного неловко.

– Я не шучу. Как насчёт того, чтобы прокатиться в Рейкьявик на выходных? Поужинаем в каком-нибудь классном ресторане, а потом на концерт. В «Старом кинотеатре» по субботам прекрасное стендап-шоу. Один мой друг ходил и чуть не лопнул от смеха.

Якоб говорил так, будто эта мысль только что пришла ему в голову, но Эльма подозревала, что это не так. До сих пор на ней были пижамные штаны, но теперь она надела ещё и мешковатую футболку, которую Якоб однажды оставил у неё, а Эльма присвоила себе. Он лежал сзади неё, обнимая одной рукой, и она чувствовала его тёплое дыхание у себя на шее.

Прикусив нижнюю губу, она повернулась к нему:

– Надо посмотреть, получится ли у меня отпроситься с работы, – сказала она. – Сейчас дел невпроворот.

Это прозвучало как отговорка, но было правдой: они работали допоздна без выходных и проходных, и Эльма уже догадывалась, что ей придётся сообщить Дагни, что она не сможет поехать с ней на уик-энд в Рейкьявик. Но, возможно, это и было отговоркой. Эльма ещё не до конца понимала, что за отношения связывают её с Якобом. До сих пор они сводились к встречам то у неё в квартире, то у него, на диване или в постели, и когда всё начиналось, только такие отношения её и устраивали. Но теперь наступила некая перемена.

Якоб ответил тем, что чмокнул её в макушку. Отвернувшись, Эльма снова попыталась сосредоточиться на фильме, но атмосфера уже изменилась. В комнате повисла недосказанность, и Эльма поняла, что находится на пороге важного решения. Проблема состояла в том, что она даже не предполагала, что это будет за решение.

Девять лет

Я наблюдаю за ним из своего окна на восьмом этаже. На нём чёрная милитари-куртка с погонами. Видимо, никакими средствами для укладки он не пользуется, поэтому его тёмно-русая шевелюра подрагивает в такт шагу. Хотя школа и недалеко, и погода сносная – ветра нет, но свинцовые облака грозят пролиться дождём в любую минуту – Хаплиди с сыном садятся в машину. Как же его зовут? Ну да, Стефан. Стефан похож на отца: не по возрасту высокий, с врождённой самоуверенностью, ощутимой за версту. На школьном вечере Хаплиди предложил, чтобы наши дети – Стефан и моя дочь – как-нибудь поиграли вместе. Ха! Почти смехотворная идея.

Все выходные я просидела у окна и как только замечала какое-то движение, льнула к стеклу в надежде, что это он. Я задерживалась дольше, чем надо, у почтового ящика, не спеша открывая его и вынимая из него конверты и рекламные листовки, которые обычно копятся там неделями, но это ни к чему не привело. Я с ним не столкнулась и даже краем глаза не видела все выходные до сего момента.

Они удаляются, и в ту же минуту из подъезда выходит моя дочь, придерживая рюкзак за лямки и опустив глаза в землю. Она похожа на зверька, который сворачивается в клубок, чтобы защититься от врагов. Удивительно, что по дороге она не наталкивается на прохожих и не попадает под машину. Она не отрывает глаз от серого асфальта и шагает быстро, перегоняя других детей.

Это работает. Пока ей прекрасно удаётся оставаться невидимкой. Друзей у неё нет. Одна из её одноклассниц живёт в соседнем подъезде, и я часто вижу, как возле него околачивается группка детей. Звонок в квартире той девочки постоянно заливается, а мимо нашего подъезда дети проходят, не удостаивая его и взгляда. Знают ли они вообще, что здесь живёт она? Догадываются ли они хотя бы о её существовании?

Не то чтобы людям обязательно требовались друзья – на этот счёт я не беспокоюсь. Я прекрасно обхожусь без друзей годами. Единственное, что делают друзья, это напоминают, кем ты не являешься. Мне ли не знать? Ведь когда-то их у меня была целая куча. Но ничего, кроме тяжёлой работы, они не приносили: перед ними всегда надо было демонстрировать преданность, они всегда от меня чего-то хотели и претендовали на моё внимание. Меня бесило, когда они обижались на какое-то невинное замечание или давили, вынуждая меня ходить туда, куда мне совершенно не хотелось, лишь бы показать, что я – верный друг, ведь дружба – понятие круглосуточное. Видит бог, я нисколечко по ним не скучаю.

После работы я делаю покупки в супермаркете. Потом захожу в наш подъезд и тяну время возле почтового ящика, который оказывается пуст, – даже рекламных листовок в нём нет. Машины Хаплиди перед домом тоже нет, но я надеюсь, что он вот-вот подъедет. Однако ничего не происходит, и я поднимаюсь на лифте на свой этаж.

– Привет, – обращаюсь я к дочери, которая сидит на диване, уставившись в телевизор. Ни малейшего интереса к тупым мультикам она не проявляет – её увлекают документальные фильмы обо всём на свете. Насмотревшись их, она выдаёт перлы типа: «Мама, а ты знаешь, что у креветок сердце в голове?» Надеюсь, в школе она от таких замечаний воздерживается, – одноклассники и без того считают её странноватой. Сейчас она как раз погрузилась в просмотр одной их таких программ о жизни животных. Я убираю продукты в холодильник, затем включаю духовку и ставлю в неё замороженную лазанью. И в этот момент кто-то стучится в дверь. Тук-тук. Коротко и деликатно. И я сразу понимаю, что это он.

– У вас есть яйца? – на нём безобразная поношенная футболка, которая не скрывает небольшого животика. На футболке изображена какая-то группа, которую он наверняка не слушает, но в качестве принта она смотрится круто. Это рокеры из семидесятых, с длинными патлами и прилипшими к нижней губе сигаретами.

– Я как раз купила яиц. – Я приглашаю его войти, открываю холодильник и спрашиваю, сколько штук ему нужно. Затем достаю два и протягиваю ему: – Аккуратно, не разбейте.

– Постараюсь. – Он улыбается и уже собирается выйти, когда замечает мою дочь, которая преграждает ему путь. – О, привет. Как дела?

– Хорошо, – улыбается она своей дежурной дикторской улыбкой – той, что на долю секунды освещает её лицо и тут же исчезает. – Это моя буква. – Она глядит на Хаплиди, который недоуменно приподнимает брови, а