Гномон - Ник Харкуэй

Нейт сохраняет на лице неуверенное выражение, частично даже смущение. «Ах, Оливер, ты такой умный, я никогда ничего не пойму, если ты не скажешь прямо». Он улыбается, ему явно нравится.

— Мы превращаем широкий набор несвязанных данных в нарративы, нарративы — в данные, которые способны понять и с которыми можем работать. Мы исследуем и пытаемся повлиять на то чувство мира, которое люди испытывают каждое утро, выбирая маршрут до работы так, чтобы они туда и вправду добрались ранее полудня. Мы должны знать, что они думают, а потом предоставить им информацию, о которой они даже не знали, что хотят ее получить; чтобы они узнали, какой метод лучше подойдет. Довольно часто они снова и снова выбирают один и тот же маршрут в силу привычки. Тут мало что можно сделать. Но есть и, так сказать, колеблющиеся избиратели — люди, которые активно ищут наиболее эффективный маршрут или менее напряженный. Им я всегда завидую: пассажирам первого класса. Мне кажется, это очень хороший способ жить. Обычно они работают на более современные фирмы с гибким расписанием, берут работу домой и в целом показывают высокий уровень довольства жизнью. Они и живут дольше, а заметной разницы в распределении доходов по группе не наблюдается… Что ж. Когда-нибудь, возможно, и я уйду на покой в такую компанию. Вот чем мы занимаемся: помогаем людям добраться до цели. Напоминаем, что нужно задуматься, куда они хотят попасть и как именно, а затем помогаем сделать это правильно. И самое важное как: создавая и анализируя нарративы, чем они являются в мозгу и где касаются реального мира.

Он надувает щеки и шумно выпускает воздух:

— Так что, наверное, мы — да, специалисты, которые могли бы понять то, что эта дама, Хантер, делала у себя в голове. Я говорю «могли бы», потому что сам ничего подобного не видел. В прошлом мы помогали вашему департаменту — и весьма успешно, часто в случаях с людьми, которые иначе обрабатывают информацию, в прошлом попали в аварию или даже родились без того или иного чувства, а их мозг перестроился, и зоны, которые этим занимаются обычно, теперь делают что-то другое. Это… что ж, ваш случай совсем иного уровня. Думаю, обычные нейрологи провозятся с ним несколько лет.

Инспектор тоже надувает щеки и выпускает воздух, чем сильно его удивляет.

— Через десять секунд тучи разойдутся, — подсказывает Свидетель. — Вид на востоке будет поразительный.

Они оба поворачиваются навстречу вспышке будто написанного маслом зарева, видят Лондон вне времени.

Смит переводит взгляд на нее и улыбается. Их глаза впервые встречаются с начала разговора, и Нейт тоже улыбается — прежде чем Система подскажет ей этот ход.

— Вы поставили флажок «счастливая случайность», — говорит Смит. — Нравится?

— Да.

— Это я его написал. Небольшое преимущество моей работы, — смеется он. — Мог бы состояние заработать, если бы выставил его на выходных, и такую опцию не запрещал мой контракт с фондом. Я хотел сделать вид, что все было так, как было. Боролся с совестью, пока не вспомнил, что Система и так знает ответ. Так что… «как пришло, так ушло». Это ведь тоже приливное поведение.

Проявление личного доверия. Кинесический анализатор бьется в конвульсиях. Зеленые полоски зашкаливают. Максимальный эффект, объект готов к максимальному сотрудничеству. Миг, от которого все зависит. Инспектор невольно думает: «Кайрос».

— А что бы вы сделали? С Дианой Хантер.

Он довольно долго молчит. Наконец пожимает плечами.

— Она ведь умерла. Так что первая реакция ошибочна по определению. Думаю, я решил бы идти напролом. Никто никогда не предполагал, что Шахерезаду можно поддерживать бесконечно долго. Но если бы это не помогло… Тогда я запустил бы контрнарратив, призванный заново собрать истинную личность Дианы Хантер. Впрочем, это было бы сложно. Тут весь вопрос… что ж, вопрос в том, кто оказался бы лучшим творцом.

— Вы могли бы сделать то, что сделала она?

Смит пожимает плечами:

— Наверное, если бы я это придумал и имел на то достаточную мотивацию. Такая возможность скрывается в технологии. И в мозге. Но это вопрос решимости. У меня нет такой необходимости, поэтому я не могу себе представить, чтобы и вправду этим занялся. Это совершенно не нужно.

Нейт кивает и задает последний вопрос так, будто это формальность. Классика в духе Коломбо.

— Вы когда-нибудь слышали словосочетание «Огненный хребет»?

Смит вздрагивает.

— Похоже на какое-то географическое название. Инфраструктура.

Сам себе подвел итог.

* * *

Инспектор идет обратно, от набережной в сторону оживленной Пикадилли, когда Свидетель сообщает, что в букинистическом магазине неподалеку, практически по пути, на продажу выставлен экземпляр «Сада безумного картографа». Нейт оценивает свое физическое состояние: опять устала, но не сильно; тело ноет, но по-настоящему ничего не болит.

— Через две минуты приедет рикша, — шепчет Свидетель, как только Нейт принимает решение, и она улыбается.

Теплое велюровое сиденье внутри электрорикши почти проглатывает ее, и на миг Нейт хочется поехать домой. Она садится ровнее: так ведут себя профессионалы. Усталые, избитые, они все равно встают, идут и ищут улики. Рикша пролетает по двум узким улочкам, поворачивает и пересекает третью по ярко-белому мостику, который вздымается из старой лондонской брусчатки, точно щупальце неведомой твари из морских глубин. Инспектор сразу замечает магазинчик «Шенд и Компания» — обитая деревянными панелями раковина рака-отшельника, которая приютилась у подножия коралловой башни, последней, выжившей во время неистового безумия морских звезд. Краска на фасаде потрескалась, ставни на старомодных петлях, а новенькое стекло с фабричной меткой в углу — мутное, под старину. Когда Нейт входит, ее встречает звяканье колокольчика на витой медной пружине над дверью. На звук из-за стойки выходит добродушный мужчина средних лет в облике толстого дядюшки и протягивает ей руку.

— Меня зовут Сол Шенд, — говорит он с легкой улыбкой. — Проходите, не буду вам мешать. Смотрите книги молча или спрашивайте, на все вопросы я готов ответить с полным сознанием конфиденциальности и ответственности. Это не логово болтливых букинистов; будьте покойны, никаких полотняных сумок и фирменных карандашей. Мы — точнее сказать, я — полностью к вашим услугам. Доброе утро.

Инспектор осторожно отводит руку — ладонь у Шенда приятно теплая, но слегка влажная — и спрашивает, не поможет ли он ей найти экземпляр «Сада безумного картографа».

На лице Шенда проступает что-то вроде сочувствия к человеку, пораженному неизлечимым заболеванием, но он кивает:

— Можем попробовать.

И он пробует — ищет сперва на основных полках, затем среди дорогих первых изданий и в запертых витринах, где хранятся его сокровища. Затем он возвращается за стойку и сверяется сначала с ожидаемо старомодным компьютером с внешней клавиатурой, потом листает настоящую приходную книгу в тканевом переплете.