В память о тебе - Дафна Калотай

После балета они пошли в ближайший бар, где Григорий, нервничавший все больше и больше, хорошенько приложился к спиртному. Мысленно он старался убедить себя, что его раздражение не имеет ничего общего с Эвелиной, а во всем повинна неожиданная встреча с Дрю. Как неловко вышло в театре! Все еще не успокоившись после этой нечаянной встречи, Григорий, втиснувшись в узкую нишу возле окна, налег на бурбон. Позже, ближе к полуночи, он проводил Эвелину от автобусной остановки до дома. Было скользко, и Григорий крепко держал свою спутницу под руку. Эвелина пригласила его на чашку чая. Он не имел ничего против.

На Эвелине была юбка с разрезом на боку. Она надевала ее и раньше, но только сегодня, в баре, Григорий заметил, как соблазнительно выглядывает из разреза ее бедро. В квартире Эвелина присела рядом с ним на кожаный диван и сжала его локоть. Григорий смущенно опустил глаза. Его взгляд задержался на бедре женщины. Опомнившись, он отвернулся, но было уже поздно: Эвелина заметила, куда он смотрит. Она поцеловала его. Мысли Григория беспорядочно метались. Он думал о том, что целуется с другой женщиной, думал о Кристине и о том, что их отношениям с Эвелиной суждено полностью измениться.

Было еще и любопытство. А потом Эвелина спросила:

— Все в порядке?

Григорий вдруг осознал, что отстраняется от нее. Его мысли путались. Положение было деликатным, и принимать поспешные решения не стоило. Но он не смог действовать рассудительно. Он засуетился, пробормотал извинение и поцеловал Эвелину в доказательство того, что все хорошо. Но когда она поцеловала его в ответ, Григорий испугался.

Чувствуя его растерянность, Эвелина великодушно сказала:

— Если хочешь, можно не торопиться.

Волосы ее растрепались. Григорий ужаснулся: как он себя ведет!

И вот теперь, отложив в сторону газету, он размышлял над тем, что во всем случившемся виновата неожиданная встреча с Дрю Брукс. Иначе он не разнервничался бы и не выпил лишнего в «Маркер'з Марк». Если бы можно было, не прибегая ко лжи, объяснить Эвелине знакомство с Дрю, не рассказывая об аукционе и кулоне… Вдруг Григорий ясно осознал краеугольный камень всех своих проблем во взаимоотношениях с Эвелиной. Он просто не мог представить, что делится с ней своими секретами.

«Всему свое время», — сказал он себе, выбрасывая газету в мусорную корзину.

Григорий выглянул в коридор. Дверь кабинета Эвелины была закрыта. Значит, она еще не пришла. Его мысли путались. Он не мог даже определить, какие чувства испытывает к этой женщине. Вернувшись к письменному столу, он нажал кнопку автоответчика. Было только одно сообщение. Современные люди предпочитают пользоваться электронной почтой.

— Я звоню, чтобы сообщить вам, — прозвучал уверенный голос Дрю Брукс, — что пришли данные из лаборатории: подвеска — настоящий прибалтийский янтарь.

Григорий почувствовал несказанное облегчение. Но потом Дрю добавила свою ложку дегтя, попросив перезвонить ей.

— Я хочу задать вам еще один вопрос.

Григорий нахмурился и, подняв трубку телефона, собрался набрать номер аукционного дома. Из коридора послышался женский голос. Сердце Григория екнуло. Нет, это не Эвелина, это всего лишь Карла разговаривает с Дэйвом.

Григорий выругал себя за трусость. Все будет в порядке. Он и Эвелина — взрослые люди. Они во всем разберутся. Впрочем, положение было не из легких. Как ему смотреть ей в глаза? Что говорить? Немного поразмыслив, Григорий надел пальто и отправился по заснеженной авеню к станции метро — сесть на идущий в Бэк-Бей электропоезд.

1949 год. Запах осени. Грязь и первые заморозки. Напоенный дымом горелой листвы воздух. Затягивающиеся до полуночи выступления в Большом театре и поздние ужины в «Авроре». Соленая рыба и толсто нарезанные кольца салями с чесноком… Ставили «Бахчисарайский фонтан». Грандиозное представление с великолепными костюмами и татарской экзотикой. Нина танцевала партию Заремы, Вера — Марии. Новинкой стал балет «Медный всадник», куда более серьезная вещь, о необходимости личного самопожертвования ради пользы государства.

Той осенью Герш завершил работу над сонатой для виолончели. Великолепные, берущие за душу звуки стали, по мнению Нины, выражением нежности его души, которую Герш прятал за напускным цинизмом.

На следующей неделе после исполнения сонаты Виктор, читая «Правду», сокрушенно покачал головой.

— Что такое?

— Тут отзыв о сонате Герша.

— Можно посмотреть?

Чуть слышно Виктор сказал:

— Оппортунизм.

Он передал газету Нине. Это была разгромная статья, посвященная тому, какой должна быть советская музыка и какие ошибки допустил товарищ Герш. «Ощущается явное влияние буржуазного декадентства и полное пренебрежение задач, стоящих перед нашим социалистическим Отечеством. Эта соната свидетельствует о низкопоклонничестве композитора перед Западом». Герша автор статьи называл плохим патриотом и… космополитом. Это слово последнее время все чаще звучало в прессе и выступлениях. Ходила даже шутка: «Если не хочешь, чтобы тебя называли антисемитом, называй жида космополитом».

Статья не удивила Нину. Последнее время таких статей становилось все больше и больше. А еще эта объемная передовица в «Культуре и жизни»… Но Герш… Это же Герш, а не кто-то посторонний! Теперь приговор станет официальным волчьим билетом. Никто по-другому не станет судить о нем.

— Я не понимаю, — сказала Нина.

Несмотря на все недостатки, которые автор статьи нашел в музыке Герша, Нине она нравилась.

— Существует только одно правильное, общепринятое мнение, — сказал Виктор.

Нина почувствовала внезапный приступ страха. Что теперь станет с их дружбой, дружбой Виктора и Герша? Герш — остроумен, умен и смел. Он самый искренний друг Виктора. Нина подозревала, что его непочтительное отношение к общепринятым суждениям и было тем магнитом, который притягивал ее мужа к этому человеку. Виктор тоже хотел бы быть храбрым, но не мог. Он восхищался музыкой Герша, и это восхищение не омрачала зависть, как было в случае с его собратьями-писателями.

Что-то надо делать. Иногда поддержка влиятельных друзей может творить чудеса: указы переписывают, приговоры отменяют. В других случаях заступники сами роют себе могилу. Нина сложила газету вдвое, словно желая тем самым заглушить критику писаки.

Следующим вечером, войдя в гримерную, Нина застала Веру плачущей.

— Герш… — давясь слезами, еле выговорила подруга, и Нина решила, что она прочла разгромную статью в «Правде».

В последнее время Вера проводила много времени с Аароном. Для Нины не было секретом, насколько сильно ее увлечение. Сидя рядом с Гершем на концерте, Вера часто теряла свое всегдашнее спокойствие и обеспокоенно смотрела на него, а не на сцену. Когда раздавались бурные овации, ее лицо светилось радостью. Зал аплодировал, Гершу подносили букеты цветов, а потом по требованию публики композитор поднимался на сцену, где ему снова дарили цветы.