Внуки - Вилли Бредель

— Придется выучиться. Да и переводчики существуют. Какая же это помеха — не знать язык? Вопрос в том, сможет ли Венер создать полицейский аппарат?

— Безусловно сможет. Надо, впрочем, учесть, что в этом аппарате будут испанцы.

— В принципе да, но с ним едет целый штаб немцев.

«Какое счастье, что меня это миновало», — подумал Пихтер, но вслух сказал:

— Скажите пожалуйста — Венер! Прямо позавидуешь.

— Да, Испания, по-видимому, будет для нас первой пробой сил. Так сказать, генеральной репетицией. Но это только начало. Впереди — широкие замыслы…

— Гм. Ты думаешь, мы можем уже позволить себе генеральную репетицию? Ведь мы только что ввели двухгодичную воинскую повинность.

— Разве иначе фюрер вмешался бы в испанские дела?.. Высокая политика, милый мой! Разведка в лагере будущего противника; прощупаем его, выясним, в чем его слабая, в чем сильная сторона. Испания — учебный плац, на котором мы испытаем солдат и оружие. Это гениальная стратегия. Наши противники не прочь бы втравить нас в военную авантюру, но фюрер бьет только наверняка.

— Мы посылаем Венера и других специалистов по части полицейских дел. Превосходно. Но разве этого достаточно? Разве не следовало бы, если дело идет о генеральной репетиции, послать в первую голову солдат, офицеров, военных специалистов?

— Не тревожься. Все это делается, положись на фюрера. Военные специалисты были на месте раньше, чем заварилась вся эта каша… Послушай-ка, мне кажется, что ты не вполне веришь в дальновидность фюрера. Думаю, что мы пошлем оружие и офицеров, а итальянцы — солдат. Ну, а испанцы-националисты ведь тоже в конце концов не зевают. Интересно, как будет держать себя Англия, и в особенности Франция?

— Верно! — воскликнул Пихтер, как будто эта мысль еще не приходила ему в голову. — Францию ведь теперь зажимают в тиски с Рейна, с Альп и с Пиренеев.

— Вот именно!

— А если это будет поводом к войне? Casus belli?

— Хотя бы и так! Окажемся мы неготовыми к выходу на арену, ну тогда найдется какой-нибудь компромисс, который избавит нас от слишком больших потерь. Но недалеко то время, когда требования предъявлять будем мы, а другие будут отчаянно искать возможности компромисса. Ясно как день, что фюрер хочет обеспечить себе тыл на западе, чтобы при первой же возможности расправиться с Россией, не рискуя войной на два фронта. Я предвижу, что недалек тот час, когда ошибки первой мировой войны будут исправлены.

— Не хочешь ли другого вина? Или предпочитаешь красное?

— А что ты можешь предложить?

— Боонекамп, виски, мозель, шампанское…

— Тащи шампанское! Французское, надеюсь?

Темнота сгустилась. Воздух был почти недвижим — так тиха и тепла была августовская ночь. Доктор Баллаб смотрел с веранды на ярко освещенную часть города, кольцом окружавшую Аусенальстер. С озера не доносилось ни звука, ни шороха. Даже пароходы бесшумно скользили по воде. Слышны были только шаги полицейского по тротуару у виллы.

Пихтер вернулся с бутылкой и бокалами.

— И вот что еще, — возобновил разговор государственный советник. — В то самое время, когда на политическом горизонте начинают вырисовываться крупные события… Осторожней, а то хлопнет пробка. Вовсе не нужно, чтобы постовой это слышал!.. Я говорю: в то самое время, когда начинают вырисовываться крупные события, к нам для участия в мирных спортивных соревнованиях съехались гости со всего света. Великолепно! Олимпийские игры — какая превосходная маскировка! Такой трюк надо понять и оценить. Ведь этим мы окончательно побиваем всяких там эмигрантов — евреев и коммунистов — с их жалкой болтовней… Осторожно, сейчас выскочит!

Раздалось слабое шипение, которое сенатор заглушил, прикрыв горлышко салфеткой, — и вот уже шампанское игристой струей льется из бутылки.

— Ты, я вижу, набил себе руку, — похвалил сенатора государственный советник. — Поразмыслил ты над тем, какую неоценимую услугу оказывает нам олимпиада? Весь мир точно завороженный смотрит на Берлин, — как мы состязаемся в спорте с другими народами… Ха-ха-ха! Не анекдот ли?

— Выпьем за этот анекдот!

— Тише! Не так громко! Помни, что там часовой, — прошептал государственный советник.

— Да он ничего не слышит!

— Они всегда слышат больше, чем нам с тобой может быть приятно! Заметь себе это! За грядущую великую олимпиаду, которая изменит лицо мира!

III

Обер-инспектор Венер не был любим сослуживцами, но зато ему жгуче завидовали. В последние годы он сделал блестящую карьеру. Даже величайшие его завистники не отрицали, что он ревностный и способный работник. Вместе с тем его считали болезненно честолюбивым, да и боялись его. А в лицо говорили, что он родился под счастливой звездой: все ему удается.

Между тем в жизни у него было немало неудач. Он не нашел того счастья, которое некогда искал. Дела его шли в гору, но в остальном ему не повезло. Семейная жизнь Венера уже много лет была ложью, которую он и его жена несли как неизбежное иго. Во время одной из ссор, которые часто вспыхивали между ними в первые годы и всегда выливались во взаимные обвинения, он назвал свой брак сплошным недоразумением, а она — сплошным мучением. И все же они не разошлись. Но Рут все больше и больше уединялась, замыкалась в себе; а он привык находить в других домах то, чего не нашел в своем. Она это знала и не выражала протеста; с каждым годом, с каждым днем их жизненные пути расходились все больше. Лишь редко выпадали минуты, когда между ними возникало что-то похожее на близость.

Рут Венер показалось, что именно такая минута настала, когда муж как-то вечером сказал ей:

— Отошли куда-нибудь горничную. Мне нужно с тобой поговорить.

Рут отправилась в кухню дать поручение девушке. Венер включил радио.

По одной из внутренних немецких радиостанций диктор сообщал, что, согласно новейшим научным данным, евреи уже за несколько тысяч лет до нашей эры при разбойничьем нападении на ассирийское царство перебили триста тысяч человек; вообще современникам надлежит вплотную заняться добиблейской историей евреев.

— Дьявольский народ! — возмущенно пробормотал Венер. — Помимо всего прочего, он состоит, по-видимому, сплошь из иуд.

Венер собирался поговорить в тот вечер с женой о предстоящей ему поездке в Испанию. Ему хотелось, чтобы она переехала в Берлин. Но он знал, как она дорожит домом в Фармсене. Теперь было бы достаточно, думал он, и того небольшого дома в Зазеле, от которого он отказался в прошлом году. А Берлин? По возвращении из Испании он, без сомнения, осядет в Берлине. Если она останется в Гамбурге, начнутся суды и пересуды.

И опять пробилась мысль: почему он до сих пор не расстался с Рут? Год за годом они жили друг возле друга, но не друг с другом. Для