Хулиган напрокат - Алёна Черничная

Несколько мгновений я и Макс сидим в машине в полной тишине, зацепившись взглядами. А потом оба тянемся друг другу.

Его губы сминают мои, и все это превращается в пошлый, затяжной поцелуй.

И из черной иномарки я выхожу не раньше, чем минут через пять. На улице больше не хлещет дождь, но эта ночь почему-то имеет головокружительный аромат. Вдыхаю его полной грудью, поправляю все еще сырое платье и пытаюсь пригладить всклоченные волосы, в которых только что хозяйничала ладонь Макса. Но перед тем как захлопнуть пассажирскую дверь, заглядываю обратно в салон. Решаюсь задать один ма-а-а-а-ленький, но терзающий меня вопрос, пока мы ехали домой.

— Макс, извини, что спрашиваю. Ничего такого не подумай, — робко начинаю я. — Но помнишь, ты говорил, что всегда честно предупреждаешь девушек… ну… — сглатываю першение в горле, — что когда ты ложишься с ними в постель, то…

— То сразу сообщаю, насколько это раз, — очень серьезно договаривает он за меня.

И мне не нравится такой ровный тон, но стараюсь сдержанно кивнуть в ответ:

— Просто ты мне ничего не сказал.

Проговариваю и сразу же прикусываю свой любопытный язык. Вот блин. Сейчас Макс подумает, что я пытаюсь ему навязаться.

Но его карие глаза загораются теми самыми бесноватыми огоньками, что жгут меня сегодня весь вечер.

— Потому что еще такого числа не придумали, Лесь, — хитро хмыкает Ольховский, а я сжимаю с силой губы.

Я хочу улыбаться как идиотка. И позволяю себе это сделать, когда машина Макса отъезжает от моего дома.

Вдох. Выдох. Мне нужно успокоиться и топать восвояси.

Поднимаю глаза на свои окна. В них темнота. Может, дедушка уже спит? Было бы прекрасно. Я еще даже толком не придумала, про что мне врать о прогулке с Богданом.

И на секунду меня прокалывает мысль о пересдаче, Максе, дедушке и моих украденных билетах. Встряхиваю головой, насильно отгоняя от себя лишнее. Только не сегодня и не сейчас. Я подумаю об этом завтра.

У подъезда на лавочке меня уже ждет Богдан. Насупленный и смотрящий на меня как суровый папа на провинившегося ребенка. Интересно, он видел, из какой машины я вышла?

— Ну и кто это? — Богдан подрывается с лавочки, скидывая со своей кучерявой головы капюшон ветровки. — Подружка?

Бо засовывает руки в карманы джинсов и пристально изучает меня с ног до головы. В свете фонаря у подъезда он выглядит непривычно отчужденно.

Прячу свои глаза от Бо и сцепляю ладони в замок перед собой. Значит, все же видел… Лихорадочно пытаюсь сообразить хоть что-то путное, что сойдет за ложь, но все мозги сдуло ванильным ветром. Да к черту!

— Не подружка. Это Максим, — выдаю всю правду.

Это же Богдан. Я ведь могу сказать ему как есть?

— Ольховский? — в голосе Бо сквозит отвращением.

И у меня сразу отпадает желание посвящать его во что-то дальше. Развернувшись к подъезду, достаю из сумочки ключи:

— Да он. Долго объяснять. Ты просто скажи деду, что я была с тобой, если что. В кино, например.

— Ты с ним спишь? — этот вопрос, как удар, прилетает мне в спину.

Притормаживаю на ступеньках и оборачиваюсь. Богдан смотрит на меня как-то… с осуждением, что ли…

— А я не обязана посвящать тебя в такие вещи, — опешивши, хлопаю глазами.

— Значит, ты с ним трахаешься, — ядовито бросает мне Богдан. — У тебя пуговицы на платье криво застегнуты.

Перепугано опускаю взгляд на свое декольте и с досадой выдыхаю. Я действительно пропустила одну чертову пуговку.

Стыдливо прикрываю кривую застежку, прижав ладонь к груди. Мне нечего сказать, а Богдан хмыкает:

— Олеся, ты потом реветь будешь крокодильими слезами. Ольховский еще тот ходок по бабам.

Такие слова для меня как острие ножа. Очень колющие, но беру свое терпение в тиски, игнорируя резкий выпад Бо. Я понимаю, что он пытается заботиться обо мне. Он всегда переживал и старался помогать. Только сейчас мне его советы и мнение даром не нужны.

Особенно когда мы стоим перед подъездом в ночи, а несколько часов назад я потеряла девственность.

— Бо, я сама разберусь, ладно? — приосаниваюсь и четко проговариваю, глядя в хмурое лицо Богдана. — Я просто прошу тебя сказать дедушке, что ты ходил со мной в кино. Если не хочешь, то…

— Я скажу, но только потом не говори, что не предупреждал, когда я реально буду водить по кино, вытаскивая тебя из депрессии.

С этим заявлением Богдан проскакивает мимо меня к двери подъезда, открывает ее своим ключом и залетает внутрь.

Мне ничего не остается, как обескураженно плестись за ним следом. Вот и поговорили. Что я такого сделала-то? Раньше Богдан никогда так со мной не разговаривал.

Мы молча расходимся по своим квартирам. И на мое счастье, у нас в доме тишина и темнота, а из спальни деда доносится храп.

Отлично. Значит, у меня есть время до утра придумать какую-нибудь легенду, если вдруг Бо даст заднюю.

Разувшись, в темноте проскальзываю в свою комнату. И только там включаю ночник. На моей кровати меня уже ждет Зоська. Она приветствует меня громким «Мяу», а я шикаю, приложив свой палец к губам.

Навзничь падаю на постель и сгребаю кошку в охапку. Прижимаю к себе пушистый комок, и расплываясь в улыбке, я бормочу Зоське в холку:

— Т-ш! Не сдай меня. Сегодня был самый лучший день в моей жизни.

По крайней мере, мне именно так и кажется…

Леся

Сойти с ума от любви и отсоединиться от реальности? С Ольховским эта задача оказалась выполнимой на все миллион процентов.

На следующий день я в прямом смысле сбегаю из дома к Максу. Не без помощи Богдана, конечно. Наплевав на его вчерашнее заявление, я опять прошу у него прикрытия. Обратиться мне больше и не к кому, а желание слинять к Максиму перевешивает любой косой взгляд или сдержанно-холодный тон.

Даже если это взгляд и тон дружище Бо.

И эти несколько часов, что хитростью удалось украсть перед носом дедушки, я снова провожу в… постели Макса.

Я влюблена в него. Влюблена в голос, в эту широкую и невероятно искреннюю улыбку. Влюблена в те моменты, когда Макс прижимается к моей шее и смешно дышит в нее словно ежик. Мне так хорошо с ним, что, когда мы вместе, то мое сердце скачет в груди, как мячик.

Не знаю, как еще дедушка не заметил, что по дому я хожу с самой пришибленной улыбкой на лице и не выпускаю телефон из рук. Наша переписка с Максом превратилась в бесконечную.

И хорошо, что дедушка теперь не работает в моем корпусе.

Потому что в понедельник этот шалтай-болтай Ольховский приперся в университет с необъятным букетом алых роз. Заявляется с ними во время большой перемены прямо в столовую. Я едва не сгораю одновременно от трепета и стыда, когда эти цветы гордо вручаются мне в руки. И Максу этого мало. Он завершает этот широкий жест, жадно впиваясь в мои губы поцелуем на глазах у офигевшей публики.