Дорога в Аризону - Игорь Чебыкин

протянутую руку, чтобы никуда уже больше не улетать. Впереди его ждет счастье. И больше никаких трагедий: он уже получил все причитающиеся ему беды и страдания. Отныне его ждет только счастье. Начинались двухнедельные зимние каникулы, наступили те благословенные, последние перед Новым годом дни, когда все дела в уходящем году закончены, в школу ходить не надо и можно отдыхать, созерцая предпраздничную сутолоку взрослых. Год завершался.

Глава 23

В отличие от бледного уродливого ноября румяный и свежий декабрь — самый быстротечный месяц в году — был любим и ожидаем всеми вменяемыми гражданами. Преисполненный с самого момента своего появления, с самого первого числа предчувствием грядущего Праздника декабрь всякий раз проживал в сознании людей жизнь короткую, но ослепительную, как залп фейерверка. Изнывая от предпраздничного нетерпения, желая приблизить заповеданный календарный миг, люди торопили время и самое себя, пытаясь сделать в декабре все то, что они не успели или не захотели сделать за предыдущие одиннадцать месяцев. Лавина неотложных дел, итоговых отчетов и сводных ведомостей раскачивала маховик времени, превращая декабрь в безумную круговерть, дьявольскую гонку по кабинетам, магазинам, елочным базарам и парикмахерским. Люди неслись в этом вихре, соединяясь в один разгоряченный магматический с элементами маразматического поток, неслись с азартом гончих псов в вытаращенных от предвкушения скорого счастья глазах, со сдвинутыми на затылки шапками, мокрыми от снега снаружи и от пота — внутри, то и дело возбужденно взвизгивая: "Они, как всегда, под конец года все свалили на меня, а мне что, разорваться или раздвоиться?!", "Женщина, имейте совесть, вы в очереди не стояли!". — "Не гневите Бога! Стояла и я, и моя совесть!", "Учти, если ты не успеешь купить детям елку, как обещал, я наряжу тебя вместо елки и звезду тебе вставлю, куда следует!", пока, наконец, 31-го числа не останавливались на всем скаку под удары кремлевского гонга на Спасской башне. Чтобы выпить за явившийся Новый год, благоухающий хвоей, цитрусами и морозом, расслабленно выдохнуть, снова выпить, уже не выдыхая, закусить ("Дай мне вон ту помидорку!.. Это яблоко?.."), ощутить блаженную истому во всех закоулках своего еще недавно напряженного тела и на целый день погрузиться в пучину веселья и салата оливье.

Вечером 31 декабря компания девятиклассников собралась для встречи Нового года на квартире у Дыбы. Родители Макса, инженеры из местного проектного НИИ, люди прогрессивные и сознательные, на праздники уехали на лыжную турбазу, оставив сыну сотоварищи на откуп двухкомнатные палаты с балконом, полный холодильник праздничной снеди и даже бутылку шампанского, вобравшего в себя, казалось, все солнце и все газы щедрой местности по имени Абрау-Дюрсо. Поддавшись уговорам Перса, шампанское — по глотку на каждого — опрометчиво выпили еще до двенадцати часов, провожая старый год. После чего встречать год новый пришлось уже безалкогольными напитками, в том числе — смородиновым морсом. Что, впрочем, не сбило градус веселья: под морс и слоеный пирог размером с богатырский щит отлично пошел "крокодил" — патриархальная интеллектуальная игра, суть которой сводилась к тому, чтобы отгадать загаданное командой соперников слово. Слово презентовалось отгадывающим посредством потешной пантомимы, насыщенной ассоциациями и нестандартными логическими ходами пантомимиста. Команда под предводительством Тэтэ, как орехи, щелкала задачи команды Перса, споткнувшись лишь на пантомиме в исполнении Ветлугина. Славик, немилосердно жестикулируя и гримасничая, изображал дрожащего перепуганного субъекта, который войдя в кабинет какой-то зловеще потирающей руки дамы, почему-то стягивал штаны и поворачивался к даме задом. Толик и его команда сошлись во мнении, что это кабинет проктолога. Оказалось же, что Ветлугин имел в виду кабинет директора школы.

"Народ, а ведь это предпоследний раз, когда мы вместе отмечаем Новый год, — сказал вдруг Дыба. — Остался еще следующий год — и все". — "Ну, почему все? Потом что, жизнь закончится?". — "Потом начнется совсем другая жизнь. Придет долгожданное взросление, суровые трудовые или студенческие будни, и нам будет уже не до школьных воспоминаний. У всех появятся новые друзья, новые заботы, семьи, мужья, жены, дети… И очень может быть, что многие из тех, кто сидят сейчас в этой комнате, после окончания школы никогда уже друг друга не увидят". — "Какой-то паршивый прогноз, Макс". — "Зато реальный. Ты просто еще плохо знаешь жизнь, мой юный друг". "А давайте договоримся прямо сейчас, что будем встречаться все вместе каждый новый год — здесь или где-нибудь в Москве", — хлопнув в ладоши, предложила Ника. "Лучше в Ленинграде — на 3-й улице Строителей!". "Не, лучше не в Москве и не в Ленинграде, а в школе нашей, в кабинете директора. Прикиньте, заваливаемся к Легенде всей толпой, синхронно снимаем штаны и поворачиваемся к ней задом!.. И ведь ничего нам за это уже не будет!". "Ну, я же серьезно! — перекрикивая общий хохот, не унималась Ника. — Ну, давайте, а? Неужели вам не хочется этого?". — "Ха, договориться-то не трудно. Трудно исполнить это". — "Ну, почему?". — "Я уже сказал, почему. Взрослая жизнь имеет свои неумолимые законы, крошка". — "Ерунда. Главное — иметь желание и не забывать друг друга, а время всегда найти можно, каким бы взрослым и занятым ты ни был. Можно встретиться хоть ненадолго, хоть на пару часов. Не получится 31-го, давайте 1-го января. Или хоть 30 декабря. Заранее созвонимся, договоримся и соберемся. Ну, что?..". — "Ну, ежели ты так лоббируешь эту заманчивую идею, Ника, лично я не возражаю". — "И я не возражаю!" — "Да никто не возражает, все — за!". — "Значит, договорились?". — "Договорились! Уррааа!". — "Но только, чтобы все по-честному было, смотрите!". — "Предлагаешь кровью расписаться?". — "А я не могу кровью расписываться, у меня ее всю в школе выпили!". — "Кстати, насчет "выпили"!.. В ознаменование клятвы, данной членами тайного общества вольных каменщиков и двоечников, предлагаю выпить! Венька, нацеди-ка мне кубок тархуна!". От дружного вопля "Ура!" заколыхалась и без того натужно позвякивающая стеклянной бахромой люстра: соседи сверху лихо отплясывали, топая, как стадо слонов, бегущее от стаи мышей. "Народ, а не пора ли нам достойно ответить этим нахалам сверху? — Дыба направился к магнитофону. — Танцуют все! Пацаны, помогите диван подвинуть".

"А еще дискутируют все время: кто, дескать, мы такие — европейцы или азиаты? — Тэтэ по-боксерски ткнул кулаком пыльный бок раскинувшегося на стене райским газоном громадного цветастого ковра. — Какие тут могут быть к ляду дискуссии, когда в каждом доме на стенке такая азиатчина болтается!..". "Мы не европейцы и не азиаты. Мы — советские люди", — пропыхтел уже объевшийся Венька. — "Диван хватай, советский людь!".

Люстра мужественно приняла на себя новые экстатические вопли, а следом — неистовую аудиоатаку