Дар смерти - Галина Гончарова

Женщина задумалась.

— Надо поспрашивать. У меня дом, сама понимаешь, приличный, если такое с моими девочками сделают, я найду, как расквитаться. Но есть и другие дома. Алетар же. Портовый город… есть и дома, где девочек предоставляют для любителей остренького.

— Может, она оттуда?

— Нет. Знаю я девочек, которые там работали. У них вся шкурка уже к концу года работы в шрамах. А эта — чистенькая, аккуратная. Нет, не то.

— Понятно.

— Вета, а почему тебя это интересует?

Я опустила глаза.

— Госпожа Риона, я ведь и на дому людей принимаю. Не первый случай таких изуверств, ой, не первый. А все молчат, никто ничего не делает…

— Поэтому ты решила говорить?

— Не знаю. Может, расспросить, а если что-то, так и страже сказать?

— Не лезь в это дело. Это слишком опасно.

— Но люди…

— Вета, садисту наплевать, над кем издеваться. Лекарка тоже сойдет.

Я вздохнула.

— Я понимаю, что это опасно.

— А раз понимаешь, то сиди тихо. Есть стража, они не зря деньги получают. Они и разберутся, а ты целее будешь. Поняла?

Я кивнула.

— Да, наверное, вы правы.

— Без всяких «наверное».

Я молчала.

А что я могу сказать?

Видела такое на жертвах барона? Видела барона? Полагаю, что это именно его работа?

Замечательно. Пойдем к барону?

Нет? А почему — нет?

Безвыходное положение. И я ничего не могу сделать. Вообще ничего.

Темного крабом!

День рождения.

Когда-то мы отмечали его совсем иначе. Рядом всегда была бабушка. И дарила она мне то, чего больше всего хотелось. Не платья или украшения, а толстенные книги, лекарские инструменты, иногда — симпатичные игрушки, и всегда угадывала. И как ей это удавалось?

Родители на наши дни рождения внимание обращали редко — столица, развлечения, гости, только у младшей сестренки удавался праздник, и то потому, что приходился на солнцеворот. А родители всегда на солнцеворот закатывали бал, ну и Лаурин день рождения заодно отмечали.

А сейчас я одна.

И отмечать тоже буду сама.

Что там надо?

Угощение для всех, кто заглянет, можно простенькие подарки — и церемониальный пирог.

Печется пирог с гречневой кашей и куриными яйцами, а на закате его относят к реке и бросают в воду. И гадают по нему. Потонет — плохой год будет, поплывет — жди перемен, рыбы начнут кормиться — год обильный будет…

Там много примет.

Мы с бабушкой ходили, гадали, а сейчас не с кем.

Но отнести пирог к морю, и бросить в воду мне никто не помешает.

Тесто я еще с вечера поставила, меня бабушка научила. Она вообще настаивала, что пироги печь надо уметь. Умения и знания лишними никогда не бывают.

Ну вот и…

В одной миске ждала своего часа ягодная начинка, во второй — рубленое мясо, в третьей рыба, в четвертой — гречка с яйцами…

А что мне — ради одного пирога затеваться?

Нет уж!

Пироги я планировала взять с собой на работу. Выходной-то у меня еще не скоро!

* * *

В лечебнице я угостила коллег и служителей, выслушала поздравления, и опять принялась за работу. Долго мы не праздновали, некогда. Я отнесла пироги Харни Растуму, удостоилась масляного взгляда (ах, какая женщина, какие пироги), услышала, что если день рождения, то так и быть, завтра могу денек отдохнуть, и пошла работать дальше. Болезни-то никто не отменяет. Если ты лекарь — тебя и со свадьбы сдернут, и с похорон, и откуда угодно.

Я обходила палаты, выслушивала жалобы больных, назначала лечение, проверяла, перевязывала, ассистировала Карнешу там, где не справилась бы сама, и все это время мысли мои были не о дне рождения. О нем мне думать, как раз не хотелось.

И о прошлом в том числе.

Когда мне исполнилось девятнадцать, бабушка была жива. Она подарила мне роскошную книгу о лекарственных травах, пирог мы пекли вместе и относили тоже вместе. И бабушка тогда смеялась, видя, как пирог атаковали даже не рыбы — невесть откуда взявшиеся на пруду утки. «Даже не к богатству — и правнукам твоим потратить не хватит…». И потом уже серьезно: «ты помни, деньги не главное, заработать ты всегда сможешь, с голоду не помрешь. А вот живая душа человеческая — это сокровище».

Чтобы не вспоминать, и не вытирать ежедневно слезы, я выбросила все из головы, и сосредоточилась на визите ночного гостя. Точило мыслью неприятное совпадение.

Линда жаловалась, что у нее ухажер пропал. Может, сбежал, всякое бывает.

Теперь у мужчины сын пропал. Тоже сбежал?

И все что-то убегают, как из лечебницы выйдут? Чтобы точно сюда не попасть?

Ой, неубедительно.

А сколько тех, о ком никто не думает?

Нищие, попрошайки, бродяги, рофтеры, люди без дома и родины которых хватает в любом городе, о которых никто и не задумается… только кому и зачем они нужны? Ритуалы есть разные, но сколько их можно проводить? И сколько человек должно пропасть?

Я подумала, и решила для начала поговорить с Линдой.

Госпожа Морли отнеслась к моим словам серьезно.

— Вы знаете, госпожа Ветана, я думала, что он просто сбежал. Но если что случилось…

— Я и не знаю, могло ли с ним что-то случиться. Линда, ты не приглядишься к лежащим здесь людям? Я тоже буду присматриваться, кому есть куда идти, кому некуда… есть у нас сейчас такие?

— А то как же. Целых три человека. Показать?

— Покажи…

Оказались двое мужчин и женщина. Из мужчин один был стариком, лет шестидесяти (считай, ему и пятидесяти нет, улица не щадит), второй явно моряк, крепкий, лет двадцати, парень, со сломанной рукой, я его помнила, отвратительный перелом, если его не лечить, так и калекой остаться можно, так что корабль ушел без него, а третья — явно девица легкого поведения, избитая сутенером. Такие к нам тоже попадают, эта еще не старая, лет двадцати, наверное, тоже, а выглядит уже на пять лет старше меня.

Я бы сказала, что из этих троих… а для чего вообще могут пригодиться люди?

Молодой парень, моряк средних лет, кто еще?

Линда пожала плечами, и сказала, что порасспрашивает. И мне все расскажет послезавтра. На том и порешили.

Домой я шла намного медленнее, чем на работу. Грусть опять накатила.

Год назад, в этот день, родители были в столице, и бабушка придумала развлечение. Мы с ней отправились на пикник. Взяли с собой корзинку с разными вкусностями, сидели под большим деревом на природе, потом пошли собирать ежевику, я запуталась в колючем кусте косищей, и бабушка со смехом отпутывала меня от игольчатых плетей, а я грозилась отрезать клятые лохмы…