Лермонтов. Мистический гений - Владимир Бондаренко

Так что это был и протест русского национального сознания. А такого ни тогда, ни сейчас никому не прощали. Вскоре его участь была решена. 27 февраля вышел царский приказ, по которому лейб-гвардии Гусарского полка корнет Лермонтов переводился тем же чином на Кавказ в Нижегородский драгунский полк. Для него это тоже было выбором судьбы. В том же 1837 году, уже после появления стихотворения «Смерть Поэта» и крайне резкой реакции императора, он пишет, осмысливая свой путь, стихотворение «Не смейся над моей пророческой тоскою…»:

Он писал не просто стихотворение «Смерть Поэта», он писал о терновом венце Пушкина, о своем терновом венце тоже. Вот так пророчески и отозвался он и на свою гибель, и на гибель любимого им поэта, не очень-то заботясь о соответствии деталей. Пусть буквоеды укоряют, что не «с свинцом в груди» погиб Пушкин, ибо ранение было в живот. Не об этом речь. Вся образованная Россия сначала замерла после ранения и смерти Пушкина, а вскоре стала жадно читать стихи никому до этого не известного поэта Михаила Лермонтова. Как писал известный литератор XIX века Александр Васильевич Дружинин, поэт «…в жгучем, поэтическом ямбе первый оплакал поэта, первый кинул железный стих в лицо тем, которые ругались над памятью великого человека».

Нынче иные новоявленные лермонтоведы обвиняют все советское литературоведение в излишней идеализации Лермонтова, в излишней идеологизации его творчества. Но все, даже самые крайние идеологические версии о творчестве поэта и его гражданственности, о его постоянном противостоянии с придворным «светом» возникли не в советское время, а вскоре после его гибели или же спустя достаточно короткое время.

Это касается и истории возникновения стихотворения «Смерть Поэта». Не случайно стихотворение как бы перекликается с пушкинским «Андреем Шенье». Дело даже не в поэтической перекличке, скорее в общей теме — гибель поэта. Изыми из стихотворения строки о беглецах, заброшенных к нам на ловлю счастья и чинов, и всё остальное можно отнести… к самому Лермонтову, к другим, трагически погибшим русским поэтам. «Один, как прежде…» — пожалуй, это подходит ближе самому Лермонтову, нежели далеко не одинокому Александру Пушкину. Но, конечно, поверяя своей душой поэта все эти позоры мелочных обид, обращался в своем стихотворении прежде всего к памяти великого старшего собрата.

Говорят, Пушкин успел познакомиться с ранней лирикой Лермонтова и даже познакомиться с самим поэтом. По крайней мере, так считал Белинский. Но даже если это не так, сам Лермонтов чрезвычайно высоко ценил всё творчество Пушкина. Потому и не вынесла его душа поэта гибели своего кумира. Потому и не побоялся он пустить в распространение заключительные 16 строк. «Вы, жадною толпой стоящие у трона, / Свободы, Гения и Славы палачи! / Таитесь вы под сению закона, / Пред вами суд и правда — всё молчи!..» Как это напоминает сегодняшнее время! Пожалуй, Лермонтов сегодня — самый современный поэт!

Тогда же стихотворение быстро дошло до графа А. X. Бенкендорфа. Хотел граф, опытный царедворец, к тому же добрый знакомый бабушки поэта, и других Столыпиных, замять историю со стихотворением. Но когда одна из светских сплетниц А. М. Хитрова стала допытываться у графа о его отношении к этому оскорблению всей аристократии, Бенкендорф вынужден был донести обо всем императору, который к тому же уже знал об этом «воззвании к революции». Считают, что автором письменного доноса императору была та же самая Хитрова.

Бенкендорфом была подана «Докладная записка о стихотворении Лермонтова „Смерть Поэта“»: «Я уже имел честь сообщить Вашему Императорскому Величеству, что я послал стихотворение гусарского офицера Лермонтова генералу Веймарну, дабы он допросил этого молодого человека и содержал его при Главном штабе без права сноситься с кем-либо извне, покуда власти не решат вопрос о его дальнейшей участи, и о взятии его бумаг как здесь, так и на квартире его в Царском Селе. Вступление к этому сочинению дерзко, а конец — бесстыдное вольнодумство, более чем преступное. По словам Лермонтова, эти стихи распространяются в городе одним из его товарищей, которого он не захотел назвать.

А. Бенкендорф».

На эту докладную записку Николаем I была наложена резолюция: «Приятные стихи, нечего сказать; я послал Веймарна в Царское Село осмотреть бумаги Лермонтова и, буде обнаружатся еще другие подозрительные, наложить на них арест. Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону». Ничего не скажешь, суровая бумага. Да и карательная медицина, как мы видим, действовала уже в те времена. Против власти, значит, сумасшедший. Хотя чего уж там опасного прочитал для себя Николай I в стихотворении «Смерть Поэта»? И о каком воззвании к революции можно говорить?

Интересно, что жандармов прежде всего волновало распространение стихотворения. Не так важен автор, важен распространитель. Михаил Лермонтов был под домашним арестом. Поэт, более испугавшись за судьбу бабушки, нежели за свою судьбу, написал подробное объяснение случившемуся, где привел и фамилию своего друга Святослава Раевского, занимавшегося распространением стихотворения.

21 февраля 1837 года Раевского арестовали и вскорости сослали в ссылку в Олонецкую губернию, где он и пробыл до 7 декабря 1838 года, работая чиновником у петрозаводского губернатора. На год дольше, чем первая кавказская ссылка самого Михаила Лермонтова. Лермонтов назвал в своем показании Раевского на требование П. А. Клейнмихеля указать виновника распространения его стихотворения. Когда, выпущенный из-под ареста, он узнал об аресте Раевского, о том, что тот продолжал в марте 1837 года сидеть на гауптвахте в Петропавловской крепости, он написал ему письмо, полное отчаяния, и был вне себя от радости, получив от Раевского ответное письмо («Меня мучила мысль, что ты за меня страдаешь… Бабушка хлопочет у Дубельта и Афанасий Алексеевич тоже»). Лермонтов не знал, что Раевский до его допроса и его показания сам признался в распространении инкриминируемого стихотворения.

Находясь в Петрозаводске, Святослав Раевский участвовал в создании газеты «Олонецкие губернские ведомости», собирал этнографические материалы, переписывался с Лермонтовым. Получив в 1838 году освобождение от ссылки, возвратился в Санкт-Петербург, где продолжал встречаться с поэтом. Служа чиновником в Ставрополе, Раевский мог вновь видеться с Лермонтовым на Кавказе. Сохранились шесть писем Лермонтова Раевскому и акварельный портрет Святослава Раевского работы М. Ю. Лермонтова 1836–1837 годов. В своей ссылке Раевский поэта не винил. 19 сентября 1840 года он вышел в отставку и поселился в своем имении — селе Раевка Пензенской губернии.