Башня Королевской Дочери - Чез Бренчли

Потом он выпрямился, держа суму за длинный ремень; однако не успел он надеть её на плечо, как Маррон выхватил ремень у него из пальцев.

— Э-э…

— Вы такой же гость Ордена, мессир, как и дамы. Я буду рад служить вам… — вам тоже, а почему бы и нет? Кому я только не служил последнее время! — но вам придётся позволить мне нести вашу сумку.

— Что ж, спасибо, фра Маррон. Забирай. Сдаётся мне, другие монахи Ордена не стали бы сравнивать человека моей профессии с благородными дамами. Ты странный человек, брат.

Маррон промолчал. Радель негромко рассмеялся, как бы давая понять, что это не насмешка, а чистая правда.

— Что, за живое задело? Ну, извини, брат. Такая жизнь не для всех. Придётся тебе приспособиться к ней — это не так уж сложно. Об этом мы ещё поговорим. А сейчас не покажешь ли ты мне все закоулки этой крепости? Я обожаю старину, а кое-какие места здесь должны быть по-настоящему древними.

— Хорошо, мессир. Но я сам здесь недавно и не все знаю…

— Что ж, то, чего ты не знаешь, мы увидим вместе. Веди же, фра Маррон! Веди меня, куда должно, а я покорно последую за тобой.

Маррону показалось, что на самом деле не он ведёт Раделя, а Радель — его, хотя менестрель в основном задавал вопросы вроде «Что там внизу, куда мы так придём?» или «Как попасть вон туда, наверх?»

Впрочем, Радель не ограничивался топографическими вопросами. Его любопытство было огромно и намного превышало познания Маррона: сколько монахов и сколько рыцарей сейчас в замке; кто из них живёт здесь постоянно, а кого могут отослать в экспедицию и куда; насколько безопасен север, где нет дорог, и насколько далеко к северу уходят патрули Ордена.

Маррон едва ли мог ответить на все эти вопросы, и ему сделалось очень неуютно. Ему хотелось в свою очередь задать один-единственный вопрос: почему менестреля так интересуют подобные вещи, однако Радель был гостем, а сам Маррон — всего лишь проводником, и отвечать вопросом на вопрос было бы невежливо.

— Спросите у старших, мессир, — только и мог ответить он. Интересно, а не следует ли в свою очередь сообщить обо всех этих расспросах одному из магистров? Но Маррон не был знаком ни с кем из них, кроме магистра Рауля, а этот и слушать не стал бы, и фра Пиет тоже, в этом юноша был уверен. Вот разве что сьер Антон — но, в конце концов, менестрелем двигало любопытство, может быть, все гости Рока задают такие вопросы…

Маррон почувствовал облегчение, когда Радель стал задавать вопросы о нём самом. Почему Маррон решил отправиться в Святую Землю, почему он принёс обет Ордену, почему просто не приехал в качестве поселенца и не начал обрабатывать землю? В ответ Маррон пробормотал что-то об имени своего отца, а потом промямлил ещё несколько слов; былая уверенность покинула его, и он не сумел объяснить, как так вышло, что он надел рясу.

Чем больше вопросов задавал Радель, тем хуже отвечал Маррон. Он запинался, жестикулировал одной рукой, пытался отвлечь внимание менестреля — к этому времени они оказались на кухне, и если огромные котлы с луком и морковью были неинтересны менестрелю, он вполне мог бы заинтересоваться огромными хлебными печами, — однако тут увидел чудо или по крайней мере то, что показалось чудом.

Он увидел компаньонку госпожи Джулианны, Элизанду. Она, вероятно, выполняла какое-то поручение госпожи — а может, её отпустили — и она просто гуляла. В общем, она была здесь и беззаботно приподнимала вуаль, откусывая яблоко. Маррон увидел, как она слизнула с губ яблочный сок, и у юноши прямо-таки слюнки потекли. Тут Элизанда повернула голову, и их глаза встретились.

Маррон поклонился, отчасти отдавая дань хорошим манерам, а отчасти — чтобы скрыть улыбку. Выпрямившись, он увидел, что Элизанда уставилась на его спутника, прямо-таки прожигая его глазами; посмотрев на Раделя, Маррон заметил, что тот ответил ей холодным пристальным взглядом. Юноша ничего не понял. Ну, не понравилось ей его выступление, но зачем так-то?..

— Э-э… мессир, госпожа… — Он не знал, в каком порядке представляют людей друг другу и превосходит ли компаньонка дворянки по положению менестреля, который вдвое старше её.

— Всё в порядке, Маррон, — негромко сказал Радель. — Мы с Элизандой старые друзья.

Друзьями их назвать было трудно. Даже сквозь вуаль Маррон увидел, как дёрнулось при этих словах лицо Элизанды. Откинув вуаль, она яростно вгрызлась в яблоко; а потом, жуя, ответила так, что Маррон ужасно удивился — за такой ответ наверняка можно было бы схлопотать выговор от тётушки или подзатыльник от дядюшки, — а тон её при этом был самым что ни на есть странным, некоей смесью яда и презрения. Девушка ответила:

— О да, он пишет песни о мёртвых, и это глубоко трогает нас обоих.

— Я рад, что вас что-то трогает, мадемуазель, — негромко ответил Радель, хотя Маррон почувствовал, как напрягся менестрель. — Могу лишь сожалеть, что розга отца слишком мало трогала вас в детстве.

Элизанда не поправила вуаль, и видны были выступившие скулы. Она совсем побелела при первых словах Раделя; второе его замечание заставило её вспыхнуть ярко-алым цветом, словно угли, которые выгребал из печи за её спиной один из братьев. Маррон смотрел на него, чтобы не разглядывать Элизанду; никогда ещё он не видел такого медлительного и молчаливого работника.

— Ты не имеешь права, — прошипела она, — не имеешь права на такие слова! Кто бы другой, но ты!..

— Возможно, — без тени сожаления отозвался менестрель. — Не стоит затевать спор о том, что между нами определяется правом, что долгом, что ещё чем-нибудь. Уже слишком поздно.

— И давно уже было поздно, — горько добавила она. Потом, словно очнувшись, сказала: — Прости, Маррон. Не надо было устраивать эту сцену на твоих глазах.

Не успел юноша возразить, как она развернулась и проскользнула мимо стоявшего у печи брата, заставив того оглянуться с любопытством, которое он до сих пор ухитрялся скрывать. Впрочем, удивлённый взгляд заслужила не только Элизанда: когда она исчезла, Радель ещё долго стоял молча.

Когда он наконец заговорил, вопрос был совсем о другом.

— А куда ведёт этот проход? — спросил он и тут же направился к спрятанной за печами двери. Маррон едва успел собраться с мыслями и бросился за ним.

— Э-э… в кельи кающихся, мессир. Наверное, вам не следовало бы…

Он не успел остановить менестреля. Радель уже поставил ногу на ступени и стал спускаться в темноту. Маррон сделал глубокий вдох и пошёл следом.

Они прошли половину лестницы, когда снизу раздался все усиливающийся звук — стон, переходящий в вой. Маррон застыл, волосы у него встали дыбом; мгновение спустя он услышал ровный голос шедшего на пару ступенек впереди Раделя:

— Ты был прав, брат Маррон, не следовало нам сюда ходить. Давай-ка двинем наверх, на солнышко.

Радель не стал останавливаться, даже когда страшная лестница осталась позади, а шум кухни заглушил всё, что могло исходить из подземелья. Он шагал вперёд, ведя своего нерешительного проводника. Оглядевшись, он попросил: