Я боюсь. Дневник моего страха - Катерина Шпиллер

– А нельзя ли, – робко предложил кто-то, – обратиться к начальству нашего участкового?

Смирнов хмыкнул:

– Ну, вы вообще… Без вас бы не сообразил… Я уже имел беседу. Мне было четко сказано: старший лейтенант Угонов держит руку на пульсе, он в курсе дела, контролирует ситуацию, он отличный участковый, нет оснований вмешиваться. Еще будут предложения?

Тишина была ему ответом.

– Ну что же… – медленно заговорил Олег Витальевич. – Тогда предлагаю я. Думаю, стоит вернуться к варианту выкупа шести соток у Валяевой Ады Борисовны. По пятьсот долларов с каждого участка – и проблема решена.

– Ой, нет! – вздохнул кто-то, и это послужило сигналом горестным вскрикам, всхлипам и возмущенным репликам.

– Мы что – Мавроди тут?

– Это я должна продать мою шубу…

– А мне, между прочим, к осени за дочкину учебу платить…

– Если пятьсот баксов перевести по курсу… Ёшкин кот, это ж пять моих зарплат! Причем чистыми! Офонарели?

– А, собственно, что у нас есть вкассе товарищества?

При этих словах все устремили заинтересованные взоры на Валентину Павловну. Та вся раздулась от возмущения, ее обрюзгшее лицо запылало, стекла очков запотели, а руки воинственно сжались в кулаки, в очень убедительные кулаки.

– Да вы что? – басом закричала она. – Как можно? В нашей кассе – копейки! И те на хозяйственные нужды. Как не стыдно! Прямо совсем обнаглели!

– Вы так орете, будто деньги тянут из вашего кармана! – тонким голоском вскрикнула Вика, дергая туда-сюда ворот своей футболки.

– Я отвечаю… Я несу материальную ответственность! – важно произнесла бухгалтер. – Естественно, что меня возмущает…

– Ладно, ладно, – перебил ее Смирнов. – Тут и говорить-то не о чем. У товарищества на самом деле нет ни черта, хватит иллюзий, товарищи, тьфу, черт, господа! Смотрите фактам в лицо: выход у нас только один. Зато радикальный! – Он обвел всех пристальным взглядом. Люди прятали глаза, мотали головами и что-то бормоталисебе под нос. Нет, они еще не были готовы выложить такую сумму за… за свой покой. Даже после случая с Ванькой. «Жмоты корявые! – мысленно ругнулся Смирнов. – Ну, она достанет. И правильно вообще-то сделает. Сейчас еще какая-нибудь гнида вякнет на мою больную голову, что я с Валяевой в сговоре… Убью!» Своей-то дуре Смирнов уже давно все объяснил и поручил провести среди баб разъяснительную работу. Правда, с Люсей тоже не обошлось все гладко…

– Олежа, это что ж выходит, – жалобно заморгала она, – значит, нам ее участок не обломится? А может, как-нибудь иначе, может, поговорим с ней?

Смирнов задумчиво посмотрел тогда на жену. Время от времени ему очень хотелось раскроить ей череп по одной простой причине: интересно, у нее там все-таки мозги или средство для чистки унитаза?

– Люсенька, – по возможности спокойно ответствовал он, – если ты так хочешь приобрести эти сотки, то изволь, цена названа. Будем покупать?

Жена похлопала глазами, сглотнула, вздохнула и, кажется, сообразила. ИСмирнов еще раз повторил ей задачу: агитация и пропаганда. Что ж, первым результатом ее деятельности можно считать отсутствие воинственных кукишей над головами. Ладно, будем ждать,

В конце июля вдруг зарядили дожди. Все кругом раскисло и посерело. Теперь не только Ванька и Танька, а и все остальные дети тоже гуляли сопливые и чихающие. Ванька уже вернулся, голова у него больше не дергалась, но зато он молчал, как пень. Елена Юрьевна ходила по дачам, плакала и рассказывала всем, что врачи ей объяснили: «Надо ждать. Это шок, должен отойти».

БеременнаяВера каждую ночь смотрела кошмары про покойников, вылезающих из могил. Днем соседи могли слышать ее рыдания по поводу невыспанности, издерганных нервов ивредности всего этого для будущего ребенка. Потом соседи слышали Славкин мат и другие слова утешения.

Все происходящее усугублялось тем, что Ада Валяева каждое воскресенье стала приезжать с охапками цветов и печально и величественно стояла по два часа над каждой могилой. Вся в черном, высокая и прекрасная, она была сама женская скорбь во плоти.

Исподволь Смирнов в эти часы наблюдал за ней. Стоит, сука, не шелохнется! Черные стекла устремлены то непосредственно на могилы, то на небеса, будто молится женщина за души родных покойничков. «Ага, тебе только молиться! – скрежетал зубами Олег Витальевич, щурясь на шевелящуюся у ее ног Карму. – Ты ж порождение зла! Недаром тебя зовут «Ада»…» Смирнов сам себе не нравился, сам себя пугал: что-то совсем он в последнее время стал этим… как его?… идеалистом, вот! А ведь материя первична, только она! Какой бог, какой ад? Но все эти мысли лезли в его невыспавшуюся бедную головушку помимо его воли! «Типичный недосып! – уверял он сам себя. – И соответственно – нервы. Чертова баба довела!» Глядя из окна на высокую, худую, затянутую в черное даму, он мысленно насылал на нее самые жуткие проклятия, что, в сущности, тоже сплошная мистика и идеализм.

А Валентина Павловна вставила в дверь еще один замок.

– Для нечистой силы дверей не существует, – съязвил по этому поводу Олег Витальевич. Она обиженно взглянула на него.

– Я одна тут кукую. Да, мне страшно! Зачем вы мне добавляете?

Смирнов ее понимал. Уж насколько у него стальные нервы… Были… А тут еще и Генка… У него теперь исключительно любознательные вопросы!

– Па! – вдруг начинает он за обедом, глядя в окно. – А вот в каком виде сейчас эти трупы? Они уже совсем сгнили, оскелетились? Или там мясо еще осталось?

– Ой! – Люся роняет столовую ложку и зажимает рот руками.

– Ты что, идиот? – орет Смирнов и видит недоумевающий взгляд сына: что он такого спросил?

Нет, с этим надо кончать. Люсина пропаганда, к счастью, постепенно дает плоды: все больше пайщиков согласны раскошелиться, но надо, чтобы все… А то для согласных будет не пятьсот, а несколько больше… Ну о чем можно говорить, если даже среди самых пострадавших, самых ближних к погосту, все еще есть кобенящиеся – семейка сопливых близнецов, Залётовы («Мы теперь должны на лечение сильно тратиться!»), Валентина Павловна – великая собственница («Я деньги делаю не на печатном станке! Тем более – доллары!»), да и Тузеева морщится («Не знаю, не знаю… Вот если выйдет осенью мой сборник…»).

– Тьфу! – в сердцах сплевывает Олег Витальевич. – Ну, дождетесь, она нас дожмет! Не для того затеяла, чтобы так бросить на полдороге…

И ждать пришлось недолго.

В последнюю субботу июля, дождливую и холодную, на подъездной дороге появился всем знакомый автобус. Несмотря на ненастье народ вывалил из дач.

Дверцы автобуса открылись, и Ада с черным зонтиком, в неизменном черном наряде вылезла из машины. Потом оттуда вывалились бугаи, а следом… батюшка. В рясе, с крестом на пузе, все чин чином.

«Где же кузен?» – с интересом подумал Смирнов, стоя у забора в дождевике, нервно закуривая и провожая взглядом Карму, вышагивающую рядом с хозяйкой.