Последний поворот на Бруклин - Хьюберт Селби

* * *

В магазине Джонни чуть не довел Люси до белого каления. Роберт спокойно сидел в тележке, а Джонни бежал вприпрыжку впереди и смотрел на полки, останавливаясь, чтобы поглазеть на людей и поболтать с другими детьми. Ей едва ли не поминутно приходилось оттаскивать его от какого-нибудь малыша, а стоило только отпустить его руку, как он снова удирал, и она, посмотрев по сторонам, опять видела его с чужим ребенком — они то стояли на коленях, заглядывая под полки, то играли с каким-то котенком, то вообще занимались Бог знает чем. А потом ему, конечно, захотелось конфет, и Люси, в конце концов, пришлось вывернуть ему руку, приказать вести себя прилично и пригрозить взбучкой. Ах, она просто терпеть не могла конец недели; приходилось бегать по переполненным магазинам (Луис два дня кряду сидел дома (иногда), и ему постоянно хотелось лечь в постель, но он не спал, а всю ночь норовил ее облапать), да и в прачечной было полно народу. Наконец она купила всё что нужно, вышла из магазина и помчалась по улице с Робертом на руках, волоча за собой тележку и Джонни, который бежал, стараясь не отставать, и поминутно оборачивался, чтобы заглянуть в магазинную витрину или посмотреть, как играют дети. Ее вдвойне раздражали люди, которые неторопливо прогуливались, наслаждаясь теплой погодой и ярким солнцем. Когда она проходила мимо скамейки, где сидела Ада, та ей улыбнулась, но Люси не обратила на нее внимания (грязная еврейка. Никогда не переодевается) и поспешила дальше. Ей пришлось буквально оттащить Джонни от детей, игравших возле дома, и шлепнуть его по руке, когда он спросил, почему ему нельзя остаться погулять. Она что-то сердито сказала ему на ухо, и он вбежал в подъезд. Лифт был, конечно, все еще загажен, и в квартиру пришлось подниматься по лестнице. Она не могла понять, почему никто не убирает грязь, ведь всем известно, что уборщик придет только в понедельник. Хоть бы кто-нибудь прикрыл чем-нибудь эту кучу!

Луис сидел за столом, пил кофе и читал. Люси громко захлопнула дверь и плюхнулась на стул. Сняла с детей пальтишки и, когда они с криками побежали к себе в комнату, велела им играть потише. Налила себе чашку кофе и снова плюхнулась на стул. Ах, как я измучилась! Луис выпил глоток кофе (обычно она не скулит, пока мы спать не ляжем), продолжил чтение и хмыкнул. Я просто с ног сбилась. Сегодня пришлось два раза подниматься по лестнице с этой тяжелой тележкой. А? Да, два раза. Люси немного злило равнодушное отношение Луиса к ее проблемам, но она напомнила себе, что ему нужно заниматься. Она решила не продолжать, пока он не посмотрит на нее. Наконец Луис дочитал до конца абзаца и повернулся к ней. Так о чем ты? Мне пришлось два раза подниматься по лестнице, — заговорив раздраженным тоном. Правда? Да! Она рассказала ему о грязи в лифте. Луис сказал, что, по его мнению, чем так поступать, проще потерпеть и сделать это дома. Он улыбнулся, представив себе, как забавно, наверно, выглядел тот человек, когда сидел на корточках в лифте и срал. Люси сказала, что не видит в этом ничего смешного, особенно если приходится подниматься по лестнице, но Луис всё улыбался, думая о том, что произошло бы, войди кто-нибудь в лифт как раз в тот момент. Вот уж воистину тот тип здорово бы вляпался! Луис рассмеялся, и Люси нахмурилась. Из комнаты с криком выбежал Джонни. За ним плелся Роберт: ПАФ! ПАФ! Люси схватила Джонни и строго спросила, чем они занимаются. Джонни уставился на нее и сказал, что играют. Но почему нельзя играть потише? почему всегда непременно надо так шуметь… мы же играем в ковбоев. А мне все равно. Играйте, только тихо. Неужели обязательно надо носиться взад и вперед, точно какие-нибудь оборванцы? Ну ладно, идите в свою комнату и играйте тихо. Дети вернулись к себе в комнату, и Люси вздохнула. Этот мальчишка и впрямь может все нервы вымотать. Целыми днями под ногами вертится, всё время бегает… носится по всей квартире и кричит. Ну, не так уже всё и страшно. Люси чуть было не указала ему на неправильное словоупотребление: «уже», — но не решилась, зная, что он рассердится. Но он ведь целыми днями при мне, изо дня в день! Ты и понятия не имеешь, каково это. Тогда почему бы тебе попросту не отпустить его гулять? Люси съёжилась. Потому как… Потому что я не желаю, чтобы он играл с детьми, у которых штаны в заплатах, вот почему. Луис заёрзал на стуле. Он знал, что назревает ссора, и был полон решимости ее избежать. Живи мы где-нибудь в другом месте, причем в более просторной квартире, всё было бы не так скверно. Луис ничего не ответил, только глубоко вздохнул и закурил… в таком месте, где я могла бы выпускать его из дома, или в таком, где он мог бы целыми днями бегать и не мешаться при этом под ногами. Четырех с половиной комнат для этого недостаточно. К тому же у меня здесь совсем нет подруг (у тебя нигде их нет). Не с кем даже словечком перекинуться… Да брось ты! Тут же полно народу — болтай с кем хочешь. Да ты только выгляни в окошко — людей повсюду сколько хошь. С этими людьми я общаться не желаю (следует произносить «сколько хочешь»). Ну, а я не вижу ничего дурного в том, что мы здесь живем, да и квартира чертовски дешевая. И никуда переезжать не собираюсь. Но ты и понятия не имеешь, каково это — целыми днями тут торчать! Луис уже пожалел, что опять позволил себе препираться с Люси, но остановиться не мог. Каждые выходные она затевает спор по какому-нибудь поводу. Слушай, никуда мы отсюда не уедем! Эта квартира меня вполне устраивает, к тому же, чтобы переехать, пришлось бы продать машину, а без машины я не могу. Он встал и налил себе еще одну чашку кофе, а Люси продолжала доказывать своё. Снова сев за стол, он попытался не обращать внимания на Люси и пожалел, что по телевизору не передают какой-нибудь треклятый бейсбольный матч. Монотонный голос Люси всё звучал, а он сидел, курил и пил кофе, стараясь ее не слушать, не желая снова спорить об одной и той же чепухе — не желая, чтобы она разозлилась и потом целый месяц не подпускала его к себе в постели. Ее и без того нелегко было уломать. Она всякий раз находила какую-нибудь отговорку, а он на сей раз слишком устал, чтобы вечером искать приключений на стороне. Но машину он, черт возьми, продавать не собирался… дети принялись друг на друга кричать, и Люси бросилась к ним в комнату… да и учиться оставалось всего несколько месяцев. А как только он закончит учебу, все трудности будут позади. Он найдет приличную работу, скопит немного деньжат, и тогда они, возможно, переедут в муниципальный дом для людей среднего достатка, но сейчас он бросать учебу не собира-ется (и машину не продаст. Без машины он чего доброго и перепихнуться-то ни с кем не сможет), особенно после того, как столько денег на нее угрохал. Притом это лучшее в городе училище, где готовят специалистов по ремонту телевизоров и радиоприемников… Люси вернулась, жалуясь на то, что дети вечно ссорятся из-за игрушки… и именно такую работу он себе и найдет, ведь всем известно, как просто зашибать деньгу, когда ремонтируешь приемники и телевизоры. Люси говорила без умолку, а Луис не желал больше спорить, он думал — как, впрочем, и весь день, — о наступающей ночи и чертовски жалел, что по ящику не передают бейсбол.

ЖЕНСКИЙ ХОР II

Женщины по-прежнему сидели на скамейке, разглядывая супружескую пару, которая только что села напротив. Интересно, как они ебутся? Женщина была маленького роста, горбатая, с ортопедическими скобами на ногах, и ходила на костылях. У мужа была деревянная нога, и он сильно хромал. Небось он отвинчивает ногу и ебет ее культяшкой. Смех. Интересно, колотит ли она его костылями, когда кончает… Калеки посмотрели на них и улыбнулись, а женщины кивнули и заулыбались в ответ. Небось, когда ему потрахаться приспичит, он ее трах кулаком по горбу — и в койку. Смех. Женщины снова улыбнулись калекам, потом, завидев приближающегося мистера Грина, мигом перестали улыбаться и заохали. Жену мистера Грина хватил удар, она лежала в больнице, а он, выходя из дома, неизменно останавливал первого встречного и принимался подробно рассказывать о том, как это случилось, и все при его появлении неизменно удирали, но женщин так разморило, что они были не в силах сдвинуться с места. С этим ударом вышла странная история. Сидим мы спокойно в гостиной, и вдруг жена как-то странно выглядеть стала… ну, там, побледнела вся, значит… стонет и слегка обслюнявилась, ну, я ей и помог до кушетки добраться, а она вроде как отключилась… зову ее, трясу, а она не шевелится… ну, я беру на кухне стул и несу его к кушетке… большое кресло я подвинуть не смог… и сижу с ней… решил ни на шаг от нее не отходить… просидел так, наверно, часа четыре, если не больше, потом пошел к соседям и попросил одну милую соседскую девчушку зайти взглянуть на мою жену… ума не приложу, что бы я без этой девушки делал… она посмотрела и сразу сказала, что надо вызвать врача… такая милая девчушка и при этом чертовски умна… я так и сделал, и жену увезли в больницу. Там провели всякие разные обследования и сказали мне, что у нее удар. Меня только на другой день к ней пустили. Она уже три недели в больнице, но сейчас дело идет на поправку. Вчера у нее был очень хороший аппетит, она даже добавку тушенки попросила… говорит, мясо очень вкусное… (женщины то и дело переглядывались, хихикали и охали, надеясь, что старый зануда уйдет, а одна из них принялась перебирать у другой волосы, соскребая большие шматы перхоти и пытаясь удалить всю перхоть, чтобы можно было взяться за поиски гнид. Большие шматы она попросту отбрасывала щелчком, а маленькие чешуйки давила ногтем, чтобы выяснить, гниды это или всего-навсего перхоть. Если под ногтем что-то с хрустом лопалось, она показывала добычу подруге и сообщала ей, что поймала еще одну) она съела две порции тушенки, и сегодня утром у нее был очень хороший стул. Мягкий и темный-темный. Наверно, он так темнеет от тех пилюль, что ей дают. Если она и дальше будет поправляться, ее скоро домой отпустят… Мистер Грин говорил без умолку, а женщины тяжело вздыхали и ёрзали (охотница была полностью поглощена своим занятием) — и наконец он всё рассказал, удалился, остановил человека, как раз выходившего из дома, и поведал ему свою историю. Женщины никак не могли взять в толк, с чего этот старик малахольный так убивается, ведь у него уже лет двадцать как не стоит, а то и больше. Ага. Там уже и домкрат не поможет.