Экспо-58 - Джонатан Коу

Еще немного подумав, она добавила:

— Думаю, он и сам не представлял, что способен на такое. Во всяком случае, с тех пор он сильно изменился. Потому что узнал правду о самом себе. И мы с сестрой — тоже. Теперь мы знали, на что способен наш отец.

Эмили обмерила Томаса долгим испытующим взглядом — тот не выдержал и отвел глаза.

— И вот с тех пор я твердо уверовала, — продолжила Эмили, — что когда дело доходит до защиты самого дорогого для тебя — будь то семья, дети или страна, где ты родилась, — нет таких границ, которые ты не способен переступить.

Она улыбнулась какой-то странной, пугающей улыбкой и твердо заключила:

— Так что вам точно следовало врезать вашему соседу по носу!

«То были огромные платаны, а за ними начиналось большое поле, оно было такое красивое, особенно летом. Там росло столько луговых лютиков — такие высокие ярко-желтые цветы, они поднимались выше травы. И вот идешь, идешь по этому полю, до самого дома…»

Лютики и впрямь были высокие — по самый пояс. Томас медленно шел через поле: ему необходимо было побыть одному, побродить тут… Он направлялся к тому месту, которое было отмечено на карте крестиком.

Край поля был огорожен колючей проволокой, растянутой между деревянными столбами. Низко пригнувшись, Томас пролез под проволокой и пошел дальше. Земля под ногами ребрилась, словно когда-то, давным-давно, ее вспахивали плугом. Если верить карте, здесь должно находиться открытое поле, но уже со всех сторон наступал лес. Томас знал, что находится совсем рядом от того места, где стояла ферма его дедушки.

Вдруг за спиной послышались шаги, и Томас обернулся. Это была Аннеке.

— Привет, — сказал Томас.

— Привет. Ничего, что я пошла за вами?

— Конечно. Я рад.

На самом деле Томас предпочел бы сейчас одиночество. Слишком много впечатлений для одного дня. Все это было так неожиданно — рассказ Эмили потряс его до глубины души, он совершенно не ожидал от нее такой глубины эмоций. Нужно было как-то переварить все это, но еще он должен выполнить просьбу своей матери — обойти эти места, ведь не может такого быть, чтобы не сохранилось ни одного напоминания об их семейной истории! А тут еще Аннеке, девушка в светло-голубом платье — том самом, в котором она была, когда они катались на аттракционах, а потом пошли в «Обербайерн»… Аннеке стояла так близко к нему и как будто ждала чего-то. Даже без Клариной подсказки было ясно, что Аннеке привела Федерико просто так, для отвода глаз. Ей был нужен только Томас, и он чувствовал это остро, как никогда. Пылкая, юная, красивая — бесценный дар, а не девушка! Но что-то останавливало Томаса, какой-то внутренний голос.

— Вы ведь не просто так привели сюда всю компанию, — сказала Аннеке. — Есть какая-то важная причина. Здесь произошло что-то важное?

— Да. Она тут жила когда-то. Моя мама.

— Прямо тут?

— Да, думаю, что мы стоим на том самом месте, где когда-то был ее родительский дом. — Как вы думаете, можно найти хоть какие-то следы? Неужели ничего не осталось?

— Я не знаю. Мне кажется, можно попробовать. Так что же случилось?

— Дом сожгли немцы.

Томас двинулся в сторону деревьев, глядя под ноги. Аннеке шла следом.

— Немцы пришли сюда в августе тысяча девятьсот четырнадцатого. Они практически уничтожили два города поблизости — Ааршот и Левен. В Ааршоте расстреляли много народу, включая бургомистра, его сына и многих его родственников. А в Левене…

— Да, я знаю. Они еще и городскую библиотеку уничтожили. Сотни тысяч томов. Это была громкая история.

— Да. И в какой-то из дней, когда немцы ворвались в Ааршот, они согнали жителей и заставили их топать на юг, в сторону Левена. Это была абсолютно бессмысленная затея — мне кажется, они просто таким образом измывались над людьми. И вот, все они проходили где-то здесь. Родители моей мамы знали, что их проведут по этой дороге, и они знали, что их ждет. Немецкие солдаты зверствовали — убивали мужчин, особенно молодых. Так, на всякий случай, потому что те могли оказать сопротивление. А женщин они… ну, в общем… это был кромешный ад. Что до нашей семьи… Мужчины решили, что бабушка с мамой должны попытаться уехать отсюда. Хотя для бабушки это было — как с мясом себя оторвать. Но мужчины решили, что надо бежать, и лучше всего — в Англию. И вот, можете себе такое представить: ночью они сели на велосипеды и уехали. Я не знаю, как уж они добирались, потому что моя мать никогда мне об этом не рассказывала. Я знаю лишь, что в Лондоне они оказались только через два месяца.

— А ваш дедушка? Он сумел спастись?

— Нет. Мама больше никогда не увидела ни его, ни своих старших братьев.

Томас растерянно оглянулся вокруг. Куда все делось? Быльем поросло.

— А ваша мама рассказывала, как она тут жила?

— Да не особо. В то время она была совсем ребенком. Она только говорила, что была тут счастлива. Отец ее содержал семью в достатке. Она ходила в школу в Вийгмаале. Путь туда лежал вдоль реки. Еще она вспоминала, как ездила на ярмарку в Левен. Где-то здесь, — Томас обвел рукой небольшую площадку, — где-то здесь был сеновал, она забиралась наверх с соседским мальчиком по имени Лукас, и они играли там в жару. Как сложилась его дальнейшая жизнь — она не знает.

— Может, все-таки попробовать поискать? — Аннеке опустилась на колени, раздвигая руками траву. — Ведь что-то должно было сохраниться — остатки фундамента хотя бы.

— Да нет. — Томас грустно покачал головой. Он потянул Аннеке за руку, заставив ее подняться. На мгновение его накрыло чувственной волной — такая у нее была теплая ароматная кожа… — но нет, нельзя, нехорошо!

— Искать бесполезно. Пойдемте. Грустно тут находиться.

На обратной дороге они остановились среди лютиков, и Томас протянул Аннеке фотоаппарат, попросив сфотографировать его для матери. Аннеке стояла спиной к солнцу, и вокруг ее волос светился золотой ореол, а лицо оставалось в тени. Тишину разорвал глухой рев самолета, заходившего на посадку в Мельсбреке. Аннеке навела на Томаса фотоаппарат, и тот постарался улыбнуться…

Давненько он не ездил на велосипеде. В последний раз это было в детстве, и он всегда катался один — братьев и сестер у него не было, друзей тоже. Томас помнит, как он крутил педали, носился по проселочным дорогам возле Лезерхеда. А потом пришла война…

Сегодня же он боялся ударить в грязь лицом, боялся, что девушки его обгонят. Но опасения оказались напрасными. Дорога оказалась ровной, без горок и спусков, и ехать было легко. Даже когда они уже въезжали в пригород Брюсселя, Томас все еще был полон сил, и ему хотелось мчаться дальше!

В этой прогулке был еще один плюс — очень хорошо думалось. Мимо проплывал однообразный пейзаж, зато память отчетливо вычленила все события сегодняшнего дня, вплоть до каждого жеста, мелких мизансцен и своей особой, не лишенной очарования, фабулы. Как просто ему далось признание, сделанное Эмили, — «наш брак разрушен»! Правда озвучена, и ему уже не отвертеться. И еще: сегодня с ним произошло нечто удивительное. Тревога и подавленное настроение, с которыми он жил всю последнюю неделю, вдруг куда-то улетучились. Осталась обида, легкая растерянность после измены Сильвии, но Томас больше не чувствовал себя размазанным по стенке. Напротив — удивительное дело, — он вдруг почувствовал себя свободным. Может, это был не удар под дых, а предоставленная возможность жить дальше? Разве в последнее время он не тяготился браком? Разве не хотел раздвинуть прутья клетки, в которую сам себя и загнал? И вот — ему дан шанс: все начать сначала. Да, будет больно, тяжело! Он, конечно же, привязан к Сильвии и дочке, и печать о разводе еще долго будет жечь, как клеймо. Но ведь пути к отступлению нет! Посетив места, где когда-то жили его предки, и не обнаружив там ничего, Томас получил хороший урок: бесполезно ловить прошлое за хвост, возвращаться туда, где ты был когда-то счастлив — выискивать какие-то жалкие осколки. Все же его мать права.