Государь - Александр Мазин

А теперь, не окажет ли превосходнейший Василий милость и не позволит ли он представить ему младшего сына Тимофея (примерно так можно перевести со словенского имя «Богуслав»), который недавно вернулся из Багдада…

На слово «Багдад» Василий среагировал правильно. Заинтересовался. Подобрел и принялся задавать вопросы. Вот он, настоящий политик. Амбиции – побоку, если есть возможность извлечь пользу для дела.

Богуслав-Тимофей с удовольствием на вопросы отвечал. Языком империи он владел несравненно лучше отца, так что препятствий общению возникнуть не могло.

А Духарев тем временем пошел извлекать великого князя из терм.

– Почему он не кланяется? – недовольно произнес Владимир, глядя на здоровенного роскошно одетого паракимомена.

Гладкое лицо Василия дрогнуло. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы Духарев понял: словенский язык ему знаком. Интересная информация. А как насчет нурманского?

– Он полагает, что это ты должен кланяться, конунг, – на языке викингов ответил Духарев, искоса наблюдая за Василием.

– Я? Этому холощеному волу? – изумился Владимир.

Василий, судя по его невозмутимому лицу, реплики великого князя не понял. Или понял, но на сей раз не показал виду, что, надо полагать, совсем нетрудно для царедворца, пережившего нескольких императоров.

– Этот холощеный вол, как ты, княже, изволил выразиться, потерял свои яйца не по собственной воле, а всего лишь потому, что его угораздило родиться сыном повелителя Византии и его наложницы. Его отец позаботился о том, чтобы сын холопки не имел права занять место своих единокровных братьев. В противном случае именно он сидел бы сейчас на троне кесаря, ведь даже без яичек он сумел стать могучим воителем и мудрейшим из здешних бояр.

– Не повезло, – с искренним сочувствием произнес сын великого князя и его рабыни-ключницы, занявший престол своего «законнорожденного» брата. – Хорошо, что наши обычаи не такие, как здесь, и мой славный отец принял меня в род. Скажи ему, воевода, – Владимир перешел на родной язык, надо полагать сообразив, почему Духарев вдруг заговорил по-нурмански, – что я приношу свои извинения за то, что заставил ждать такого славного мужа… То есть не мужа, но… В общем, сам найди нужное слово. Скажи, что мне не доложили, кто пришел, и я сожалею. Вина ему предложи… Ну да ты сам знаешь, как лучше сделать.

– Архонт приносит свои извинения за то, что по неведению вынудил тебя ждать, сиятельный муж, транслировал слова князя Духарев. – Ему не доложили о твоем приходе. Прости и меня за то, что в моем доме тебе не оказали подобающего приема. Поверь: мое уважение к тебе – безмерно! Не желаешь ли вина? – Он указал на стол, где всё еще стоял присланный из дворца бочонок. – Оно превосходно!

– Мне известно качество этого вина, – довольно холодно произнес евнух. – Я сам его и выбирал. Но давай перейдем к делу, светлейший муж! Наш Август желает, чтобы архонт Владимир немедленно атаковал мятежников! Ты понял? Немедленно! Не сомневаюсь: несмотря на все наши предосторожности, слух о нем и его людях уже пересек Босфор. Каждый час на счету! Переведи ему то, что я сказал, спафарий! Слово в слово! Он – воин и должен понять, что я прав. А чтобы усилить вес моих слов, я добавляю к ним вот это! – Василий сделал знак двум своим людям, и те внесли и бросили к ногам Владимира приличных размеров мешок. В мешке громко брякнуло. – Это золото! – пояснил Василий.

Судя по внешнему виду, мешок тянул килограммов на пятьдесят. То есть на десять тысяч монет[44].

– Здесь – два кентинария, – уточнил Василий.

– Немного, – заметил Владимир. – Думаю, даже тысяча наемников-нурманов обошлась бы намного дороже.

– Это не плата наемникам, – выслушав перевод, объяснил Василий. – Это – подарок.

– Конечно, это не плата, – согласился Владимир. – О плате мы уже договорились. И еще я хочу знать, когда я смогу посмотреть на свою будущую жену поближе?

И без того маловыразительное лицо евнуха стало и вовсе каменным.

– Мятежники, – сказал он. – Если они будут готовы в нападению…

– …Это их не спасет, – перебил великий князь раньше, чем Духарев договорил перевод. – Скажи ему, что я не боюсь врагов. Но чтобы враги василевса ромеев стали моими, василевс должен стать моим братом. Как мы и договаривались. И в знак нашего будущего родства я готов принять этот скромный подарок… – Владимир пихнул сапогом мешок с золотом. – Но ты не ответил на мой вопрос. Когда я увижу невесту?

– Я спрошу об этом моего повелителя, – буркнул паракимомен, кивнул (иначе как кивком это небрежное движение головы не назовешь) и вышел.

– А ведь скопец прав, – заметил Сигурд. – Упустим время – куда больше крови прольем.

Владимир вопросительно взглянул на Сергея.

Тот ответил не сразу. Сначала он знаком велел слуге выйти, потом, собственноручно наполнив кубки из дареного бочонка, поднес их ярлу и князю киевскому и лишь после этого произнес:

– Это Византия, ярл. Здесь чужую кровь не берегут. И друзей у нас тут нет. Потому если император хочет, чтоб мы, не медля, без раздумий кинулись в бой, то именно этого делать не следует. Византия, ярл! Если ромей советует тебе то, что кажется разумным, не соглашайся.

– Почему же? – поинтересовался Сигурд. – Мало ли кто мне советует? Если наши враги подготовятся к бою, победить их будет трудней. Это всем известно.

– Что скажешь, воевода? – Владимир поставил на мраморный стол оправленный в серебро кубок и взял с блюда тонкую полоску острого сыра.

– Если тебе кажется, что ромей прав, храбрый Сигурд, то это значит: ты чего-то не знаешь. Вот скажи мне: кто здесь наш враг? – осведомился Духарев.

– Враг – тот, с кем предстоит биться, – осторожно, чуя подвох, ответил нурман.

– Не всегда, ярл. Это – Византия. Здесь враги предают друзей, чтобы заключить выгодный союз. Здесь вражда между знатными родами длится сотни лет, но это не мешает им встать единым строем, если это сулит выгоду. Варда Фока был врагом императора при правлении Иоанна, а когда тот умер, по-прежнему оставался врагом императора, но уже – Василия, которому Иоанн уж точно не был другом. Точно так же, как он не был другом нашему недавнему гостю паракимомену Василию Лакапину. Но именно скопец Лакапин вернул Варду из ссылки. И не потому, что хотел Варде добра. У паракимомена не было другого выхода. Иначе мятежник Склир вышвырнул бы обоих Василиев из дворца. А ведь именно Склир когда-то пресек мятеж, из-за которого Варда Фока отправился в ссылку. А потом Варда Фока разбил Склира… И скоро вновь оказался в опале. И сам поднял мятеж. И едва Варда Фока восстал, его тезка и бывший враг Варда Склир тут же прибежал из Парфии его поддержать. И Варда Фока Склира принял. Вместе со сторонниками. Потом упрятал в темницу, а войско Склира оставил себе. Вот так делаются дела в империи. Сегодня ты враг, завтра – друг, а послезавтра тебя отравят. Так что ничего удивительного нет в том, что император Василий попросил помощи у нас. Давних врагов империи. И эта просьба не делает Василия другом, а Варду – врагом. Один – союзник, другой – противник. Если мы и войска Варды истребим друг друга, Василий станет счастливейшим из людей. И с удовольствием прикончит тех, кто остался. И знаешь, кто мне об этом сказал? Человек Варды Фоки, который пришел ко мне, чтобы предложить золото за то, чтобы мы либо встали на его сторону, либо просто сделали вид, что нас здесь нет. И еще он сказал, что заплатит больше Василия, сколько бы тот нам ни предложил.