Борис был не прав - Егор Лигачев

У меня сохранились прихваченные скрепкой листки бумаги, на которых я черным фломастером делал пометки по ходу информации Яковлева, поэтому цитирую вовсе не на память, а по записям. Конечно, я никак не комментировал его выступление, ибо у меня не было оснований не доверять члену Политбюро. Но позднее, когда события в Литве приняли сперва угрожающий, а затем и катастрофический характер, когда именно они стали катализатором центробежных, разрушительных процессов, поставивших под вопрос само существование СССР, я много раз вспоминал то выступление Яковлева.

* * *

Меня могут спросить, почему же я в период бурных дискуссий по литовскому вопросу, когда на глазах разваливалась литовская компартия, когда на Съезде народных депутатов шли дебаты вокруг секретных протоколов к пакту Молотова — Риббентропа, — почему же я не предал гласности тот разговор на Политбюро? Ведь это могло бы повлиять на развитие событий. Нелегко ответить на этот вопрос. Но ведь нельзя забывать, что именно в то же время мне связывали руки «делом Гдляна» и «тбилисским делом».

Впрочем, вернусь к тому памятному заседанию Политбюро, когда после Яковлева я предоставил слово Чебрикову. Председатель КГБ говорил:

— Я оцениваю обстановку в Литве как острую. Налицо активизация националистических сил, которые проникли в ряды литовской компартии и ведут ее к расколу.

Это мнение Чебрикова тоже невозможно оставить без комментариев. Раскол в Компартии Литвы действительно произошел, причем достаточно быстро. Именно он повлек за собой все последующие события. Но ведь этот раскол предсказывали! Предсказывали четко и недвусмысленно. Причем в тот период, когда вполне можно было успокоить страсти, не допустить неблагоприятного хода дел.

На том заседании Политбюро, о котором веду речь, противостояли позиции Яковлева и Чебрикова. Хорошо помню, что всех членов Политбюро, участвовавших в заседании, удивило такое резкое расхождение в оценках литовской ситуации. И чтобы не накалять страсти, я внес предложение:

— Давайте поручим отделам ЦК внимательно изучить положение в республике, особенно в Компартии Литвы, и информировать постоянно ЦК о тенденциях развития. А информацию товарища Яковлева примем к сведению.

Так и решили.

Кажется, в тот же день я позвонил Михаилу Сергеевичу в Крым, проинформировал его о заседании Политбюро. Среди прочего сказал:

— Ничего нового нам Яковлев не сообщил. Информация его носила, я бы сказал, убаюкивающий характер. Она не прояснила обстановку в Компартии Литвы.

Горбачев никак не отреагировал на эту часть моего сообщения, и я перешел к другим вопросам.

После того случая литовская проблема ни разу не возникала на заседаниях Политбюро — до того времени, пока раскол в Компартии Литвы не стал реальной угрозой. Вот тогда-то прошли встречи членов Политбюро ЦК КПСС с руководителями КПЛ, серия бесед с Бразаускасом, состоялась поездка Горбачева в Литву. Все эти запоздалые меры, как известно, не дали результата. В итоге произошел развал компартии республики, к власти пришли Ландсбергис и его единомышленники, поставившие своей целью насильственно восстановить в Литве буржуазный строй, вырвать республику из состава Советского Союза. Затем последовало объявление КПЛ, оставшейся в составе КПСС, вне закона.

Можно ли было избежать такого трагического развития событий? Снова подтверждаю: не только можно, но мы и обязаны были это сделать! Однако коварную роль сыграла убаюкивающая оценка, данная Яковлевым литовской ситуации 1988 года, когда национализм в этой республике поднимал голову. Социально-классовый анализ процессов в Литве был подменен лавированием и лакировкой.

Кстати, отделы ЦК внимательно изучали и анализировали положение в литовской компартии, направляли записки в ЦК КПСС с правдивой информацией. Но руководство ЦК уклонялось от принципиальных оценок и активных действий, шло, я, бы сказал, заигрывание с Бразаускасом. Более того, процессы, происходящие в Литве, выдавались чуть ли не за пример перестройки. Как известно, это благодушие в оценке литовской ситуации дорого обошлось стране. В ту пору Яковлев активно занимался утешительством в политике, несмотря на потери, которые мы несли. Без конца убаюкивал, призывал не нервничать. Мне всегда при этом вспоминается образ Луки-утешителя из пьесы Горького «На дне».

Что касается меня, то в силу некоторых обстоятельств я уже не имел возможности контролировать литовский вопрос, был по сути дела отстранен от участия в его решении.

Обстоятельства эти были следующими. Во-первых, как я уже говорил, то памятное заседание Политбюро было последним, которое мне довелось проводить. А во-вторых, вскоре прекратились заседания Секретариата ЦК КПСС, которые я вел. А Яковлев оставался членом Политбюро, одновременно входил в состав Президентского совета, а затем стал старшим советником президента.

* * *

Заседание Политбюро, на котором отчитывался о поездке в Литву Яковлев, мгновенно припомнилось мне на рабочем совещании в ЦК по Тбилиси отнюдь не случайно. Несомненно, между грузинской и литовской ситуациями имелась тесная связь — обе они стали порождением вспышки националистических страстей. Но литовская ситуация в апреле 1989 года была, так сказать, более продвинута вперед, она как бы рисовала сценарий действий для националистических сил в других республиках. И в этой связи вспоминаю, что в феврале 1990 года, когда события в Литве зашли далеко, на очередном Пленуме ЦК КПСС, естественно, возник о них разговор. Секретарь временного ЦК Компартии Литвы (на платформе КПСС) В. Кардамавичюс говорил с трибуны:

— И я хочу заметить: если товарищ Яковлев имеет свое мнение и право сказать, то и мы имеем свое мнение и право сказать. Мы хотим еще раз товарищам передать, что пребывание товарища Яковлева в Литве действительно внесло ряд таких нехороших дел в нашей республике. Вы, товарищ Яковлев, вероятно, приложились косвенным путем и к решениям XX съезда Компартии Литвы. Об этом говорят очень широко в республике. Это отражено в ваших встречах с некоторыми интеллигентами Литвы. И давайте будем коммунистам говорить честно.

Из этого выступления ясно, какая обстановка сложилась к тому времени вокруг Литвы и ее компартий. Но, как это ни удивительно, проект резолюции по Литве, вынесенный на Пленум, не давал политической оценки происходящих в республике событий. Более того, в проекте делалась попытка любой ценой не обострять ситуацию. В Компартии Литвы уже произошел раскол, а проект резолюции призывал «уладить» все по-хорошему… Это был, на мой взгляд, классический образец примиренчества, все того же благодушия, которое на деле ведет к непоправимой беде.

Не знаю, кто готовил этот проект резолюции. Могу сказать лишь одно: я, член Политбюро, с этим проектом заранее ознакомлен не был, для меня такой проект явился неожиданностью. В нем даже не было осуждения раскольнической деятельности Бразаускаса и поддержки тех коммунистов, которые остались на позициях КПСС. Принятие такого проекта означало бы на деле потакание оппозиционным силам партии, он убаюкивал партию, смазывал разногласия, открывал дорогу перед оппортунизмом. Не случайно, когда зачитывали проект резолюции, зал Пленума буквально гудел от недоумения и негодования.