Лавр - Евгений Водолазкин

Теперь причастись – и пойдешь на поправку, сказал ему Арсений. Верь мне, брате Прокопие, ты очень легко отделался.

У Арсения и Амброджо было письмо от псковского посадника Гавриила к киевскому воеводе Сергию. Гавриил просил Сергия споспешествовать паломникам и по возможности присоединить их к одному из купеческих караванов, время от времени отправлявшихся из Киева. Когда паломники стали расспрашивать, где им найти воеводу, местные жители указали им на Замок. Так называлась часть города, расположенная на небольшом плато и обнесенная стеной.

Замок был виден отовсюду. Взяв лошадей под уздцы, Арсений и Амброджо стали медленно подниматься по одной из улиц. Улица петляла, но путешественники знали, что не заблудятся. Замок нависал над ними обугленными бревнами стены.

Орда, сказал им прохожий, показав на потемневшую стену. Признав в вас странников, поясняю вам причину сей обугленности: орда Менгли-Гирея. Большая, прямо скажем, головная боль.

Он улыбнулся широкой беззубой улыбкой и пошел по своим делам.

Все же русские не так мрачны, как тебе кажется, сказал Арсений Амброджо. Иногда они пребывают и в хорошем настроении. Например, после ухода орды.

У входа в Замок их встретила стража. Когда они себя назвали, их впустили. В Замке располагались дома киевской знати и несколько церквей. Они подошли к дому воеводы Сергия и представились другим стражникам. Выслушав их, один из стражников исчез в доме. Через несколько минут вернулся и сделал знак, чтобы пришедших обыскали. После короткого похлопывания по одежде Арсения и Амброджо пустили внутрь.

Воевода Сергий был лыс и броваст. Его неинтересное лицо брови делали выразительным. Малейшее движение чувств, у всякого другого человека незаметное, у воеводы Сергия благодаря бровям становилось выражением лица. Встретив паломников (брови сдвинуты) сурово, воевода принял от них письмо посадника Гавриила. По мере погружения в письмо лицо читавшего разглаживалось, пока брови не вытянулись в один ровный и толстый шнурок. Дочитав письмо до конца, он положил его на стол и прижал рукой. Пальцы другой руки были пропущены под левый борт кафтана. Они находились в движении.

Я знаю посадника и помогу вам, сказал воевода Сергий. Отправлю вас с ближайшим караваном купцов. В ожидании же пребудьте в гостином доме.

Долго ли нам ожидать сего, спросил Амброджо.

Может, неделю, ответил воевода Сергий. А может, и месяц. Кто ж его знает. Он отпил из ковша-лебедя и провел ладонью по лбу. Жарко.

Было понятно, что аудиенция окончена. Уже в дверях Арсений сказал:

Знаешь, воевода, дело ведь не в твоем сердце. Дело в позвоночнике. От него вообще очень многое зависит. Гораздо больше, чем мы иногда склонны предполагать.

Брови воеводы Сергия поползли вверх.

Ты знаешь, что у меня болит сердце?

Повторяю, это не сердце, а позвоночник, ответил Арсений. У тебя защемило одну из сердечных жил, а ты думаешь, что это сердце. Раздевайся, воевода, и я посмотрю, что можно сделать.

Поколебавшись, воевода Сергий стал стаскивать с себя одежду. Плечи и грудь его были покрыты волосами. Сутулый, с большим животом, он сам напоминал ковш, из которого пил. Арсений показал на лавку:

Ложись, воевода, на живот.

Сергий лег на живот, как на что-то от него отдельное. Лавка под ним переливчато заскрипела. Пальцы Арсения погрузились в мохнатую спину воеводы. Они шли сверху вниз, ощупывая позвонок за позвонком. На одном из них остановились. Слегка помяли. Уступили место нижней части ладони. На ладонь Арсений положил другую ладонь и стал надавливать на позвоночник мощно и ритмично. Амброджо смотрел, как сотрясается жирный загривок пациента. Раздался легкий хруст, и воевода вскрикнул.

Порядок, сказал Арсений. Отныне отпустит тебя боль сердечная и всякая боль.

Воевода Сергий встал с лавки и потер спину. Распрямился. Ничего не болело. Спросил:

Что просиши за помощь твою, врачевателю?

Одного прошу: бойся сквозняков и поднятия тяжестей, ответил, подумав, Арсений. Они для тебя нож острый.

Воевода Сергий не дал им уйти в гостиный дом и разместил в своих палатах. В следующие три дня их посетило много людей.

Приходил тесть воеводы Феогност, давно не сгибавшийся. Он постоянно пребывал словно бы в полупоклоне и опирался на невысокую палку. Арсений уложил больного на лавку. Перебрав хребет Феогноста позвонок за позвонком, он нашел причину его несгибаемости. От Арсения Феогност ушел без палки.

Приходила беременная жена воеводы Фотинья, жалуясь на неспокойствие ребенка во чреве. Арсений положил ей руку на живот.

Месяц у тебя восьмой, сказал он ей, а родится мальчик. Что до неспокойствия его, то он ведь сын воеводы, как же ему быть спокойным?

Приходила теща воеводы Агафья, у которой после зимнего падения не срасталась поломанная в запястье кость. Арсений туго забинтовал запястье Агафьи холстиной и подержал его в своих руках.

Не печалься боле, Агафие, яко до рожения внука твоего будеши здрава.

Побывали у Арсения тиун Еремей с больными зубами, попадья Серафима с трясущейся головой, мещанин Михалко с гниющей раной на бедре и некоторые другие люди, прослышавшие об удивительной помощи от человека из Пскова. И приходивших к нему он излечил от недугов или дал облегчение тем, что укрепил их в противостоянии одолевающим болезням, ведь само общение с ним казалось целительным. Иные же искали коснуться его руки, потому что чувствовали, что из нее исходит жизненная сила. И тогда необъяснимым образом прилетело из Белозерья его первое прозвище – Рукинец. И все приходившие к Арсению знали, что он – Рукинец. А уже потом узнавали его главное прозвище – Врач.

В ночь на четвертый день пребывания в Киеве Арсений и Амброджо вышли за пределы города и направились к Печерскому монастырю. Они шли по заросшей лесом горе, а внизу темной громадой покоился Днепр. Его не было видно, но он дышал и чувствовался, как чувствуется море и всякое обилие воды. Когда Арсений и Амброджо подошли к монастырю, начинало светать. С вершины горы просматривался пологий левый берег. Взгляд на восток ничем не прерывался, он парил над равниной и достигал лежавшей в дальней дали Руси. Оттуда зримо и как бы даже толчками поднималось огромное красное солнце.

У ворот монастыря их долго расспрашивали о том, кто они. Когда узнали, что Амброджо католик, засомневались, пускать ли. Послали к игумену. Решив, что посещение монастыря может принести чужеземцу пользу, игумен благословил войти обоих.

Им дали по свече, и монах повел их в пещеры Антониевы и пещеры Феодосиевы. Они видели мощи преподобных Антония и Феодосия. Там было много и других святых, о которых Арсений знал, а порой, кажется, и не знал. Впереди шел сопровождавший их монах. На одном из поворотов он повернулся, и в его глазах загорелось по свече.