Пока Париж спал - Рут Дрюар

Мои руки начинают ныть под весом Самюэля, и я кладу его на кровать. Он тут же засыпает, не издав ни звука.

Жан-Люк берет подушку и бросает на пол.

– Может быть лучше, чтобы он спал здесь. Не хочу раздавить его во сне.

Он поднимает Самюэля и аккуратно кладет на подушку, потом укрывает своим пальто. Я наблюдаю, как Жан-Люк нежно целует его в лобик. Повернувшись ко мне, он шепчет:

– Мы должны попытаться немного поспать. Он скорее всего проснется через пару часов.

Я киваю и сажусь на кровать, думая о том, что будет дальше. Мое сердце беспокойно стучит, и я не могу точно сказать – от восторга или от тревоги.

Повернувшись спиной ко мне, он расстегивает ремень и позволяет штанам упасть на пол, затем наклоняется и снимает их вместе с носками. Он остается в одной рубашке, и я наблюдаю за тем, как он расстегивает ее и снимает. У него широкие квадратные плечи, а спина образует правильный треугольник. Я подавляю в себе желание встать и провести рукой вдоль его спины.

Вдруг он оборачивается.

– Хочешь, чтобы я выключил свет?

– Если хочешь.

Он щелкает выключателем на стене, и все погружается в темноту. Залезает в кровать, я тоже раздеваюсь и остаюсь, как и он, в одном нижнем белье. Все это время я не дышала, поэтому теперь пытаюсь бесшумно выдохнуть, но в тихой комнате выдох получается громким.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Да, в порядке.

Надеюсь, он не заметил дрожь в моем голосе.

Он поворачивается ко мне и целует в лоб. Сначала мне кажется, что это оттого, что он ничего толком не видит в темноте и на самом деле собирался поцеловать меня в губы, но затем он говорит:

– Спокойной ночи, Шарлотта. Завтрашний день может оказаться очень долгим.

Завтрашний день! Сколько еще таких дней нам осталось? Что, если нас поймают? Нас отправят в один из тех лагерей, откуда люди уже не возвращаются. Закрываю глаза, пытаясь избавиться от этих мыслей и успокоиться, но мой мозг продолжает думать. Я растеряна. Почему он не поцеловал меня как следует?

– Жан-Люк, – бормочу я в темноте.

Но мой шепот остается без ответа. Он уснул? Уже? Я переворачиваюсь на бок лицом к нему. Осторожно протягиваю к нему руку, нащупывая небольшой бугорок у него на плече. Он лежит спиной ко мне. Я слегка касаюсь его пальцами, исследуя позвоночник, останавливаясь на каждом позвонке по пути вниз. Когда я добираюсь до поясницы, то оставляю руку на ней и чувствую ритм его дыхания, тепло, исходящее от его кожи. Затем продолжаю движение вниз, гадая, какого это будет – дотронуться до него. Я аккуратно просовываю руку под резинку его трусов. В мою голову приходит мысль, что я не хочу умереть, не узнав его полностью.

Он стонет. Моя рука замирает.

– Шарлотта, – шепчет он, переворачиваясь и дотрагиваясь рукой до моего лица. – Я хочу, чтобы этот момент был безупречным. Я хочу, чтобы мы поженились в церкви, чтобы Бог был нашим свидетелем. А потом хочу принести тебе шампанское, пока ты будешь лежать на кровати, усыпанной лепестками роз…

Я улыбаюсь в темноте.

– Это не обязательно должно быть именно так. Я имею в виду, что, конечно, не против пожениться в церкви. Но вообще мне все равно на свадьбу.

– Но я думал…

– Мне не кажется, что Бог живет только в церкви, и думаю, он и так благословит нас.

Он гладит меня по лицу.

– Ты так уверенно это говоришь.

– Да. Я много думала об этом.

– Рад это слышать.

Он мягко целует меня в губы, затем продолжает целовать меня в шею до самого уха.

– А что делать с лепестками роз и шампанским?

– Ммм, – мычу я в ответ. – В другой раз. Сейчас я хочу только тебя.

Юг, 1 июня 1944 года

На следующий вечер, когда мы садимся ужинать, кто-то трижды стучит в дверь. Удары короткие и громкие, как выстрелы пистолета. Я прижимаю Самюэля ближе к себе. Жан-Люк вскакивает.

– Спокойно. – Альберт выходит из комнаты. – Это наш сигнал.

Вскоре он возвращается вместе с крупным коренастым мужчиной.

– Наш passeur, Флорентино.

Я наблюдаю, как этот мужчина, похожий на медведя, снимает плоский берет с головы. Когда я встаю, чтобы поприветствовать его, то не могу отвезти взгляд от глубоких морщин на его лице. Глаза же, напротив, ясные, как у молодого мужчины. Прижимая Самюэля одной рукой к своей груди, я протягиваю ему другую. Он крепко ее сжимает, его гигантская ладонь обхватывает мою целиком. Это заставляет меня чувствовать себя маленькой и хрупкой, практически незаметной.

Я убираю руку, и Мари протягивает ему бокал красного вина. Он кивает в знак благодарности, а затем опрокидывает его, словно это стакан воды, и поворачивается к Альберту:

– Никаких детей.

Я сильнее прижимаю Самюэля.

– Знаю, знаю, – Альберт качает головой. – Но это необходимо. Они могут заплатить больше.

– Никаких детей.

Флорентино протягивает обратно свой стакан за добавкой.

Я смотрю на Жан-Люка. Что же нам теперь делать? Он ловит мой взгляд и достает пачку заготовленных банкнот из заднего кармана. Пересчитывая их, он смотрит на проводника.

– Сколько еще?

– Нет! Никаких детей!

Флорентино со стуком ставит свой стакан на стол.

Альберт ударяет его по плечу и наклоняется, чтобы прошептать ему что-то на ухо.

Я вижу, как хмурится Флорентино. Затем он вдруг оборачивается ко мне и вытягивает руки.

– Ребенка.

– Что?

Я машинально убираю Самюэля подальше от него.

– Шарлотта, он хочет на него посмотреть.

Жан-Люк трогает меня за локоть.

Дрожа от волнения, отдаю спящего младенца в гигантские мужские руки. Он смотрит на Самюэля, затем поднимает его на одной руке и кладет себе на плечо.

Пожалуйста, не просыпайся сейчас.

Внезапным и быстрым движением он перекладывает его на другое плечо. Самюэль ворочается во сне, но не кричит. Я не могу избавиться от чувства гордости. Затем Флорентино рычит, сверля Альберта своими ярко-голубыми глазами.

– Ты знаешь, что будет, если ребенок закричит.

Альберт кивает и смотрит на меня. Я отворачиваюсь от его пристального взгляда. Этого не произойдет. Этого не может произойти.

Жан-Люк откашливается.

– Мы не позволим ему кричать.

Он делает шаг ко мне и обнимает меня рукой за плечи.