Соблазнительное предложение - Дженнифер Хеймор

Его толчки замедлились, теперь он неторопливо входил и выходил из ее горячего, скользкого и поразительно чувствительного канала. Этот медленный, тягучий ритм был редким для Люка, обычно бравшего ее мощно и напряженно. Он все так же склонялся над ней, прижавшись грудью к спине и целуя шею. Эмма закрыла глаза и отдалась этим ощущениям. Сладко, плавно, жарко. Так глубоко.

Она снова подходила к вершине, но на этот раз это был медленный, извилистый путь, нежная дорога к завершающему пику.

И удовлетворение пришло, начавшись глубоко во чреве и растекшись во всему телу. Эмму просто захлестнуло наслаждение.

Несколько мгновений спустя Люк тоже достиг высшей точки, излившись ей на спину, и разогнулся. У Эммы не осталось сил, чтобы шевельнуться, поэтому она так и лежала, перегнувшись через подлокотник, полностью выдохшись. Через несколько секунд она почувствовала, как ее вытирают салфеткой. Закончив, Люк подхватил ее на руки, перенес на диван и помог надеть сорочку, а затем прижал к себе.

Они долго сидели на диване, болтая о всякой ерунде. Эмма прижалась к его груди, размышляя вслух, не пойдет ли дождь завтра, когда они поедут в Вапинг. А Люк говорил, что нужно купить ей новый плащ, потому что шелк на прежнем порвался. Еще несколько минут они гадали, что новая кухарка приготовит им на обед.

Обед простой, но очень вкусный, подавался в столовой, как делалось постоянно с тех пор, как эта кухарка у них появилась, и состоял из супа, свиных отбивных с красной капустой и тушеным кресс-салатом, а также грушевого пудинга на десерт.

Болдуин нанял отличную кухарку. И горничная, Делейни, тоже очень старалась и справлялась с работой не только горничной, но и камеристки, в точности, как просил Люк. Но самым лучшим и в кухарке, и в Делейни оказалось их умение держать язык за зубами, при этом к Эмме они относились вежливо и почтительно. Интересно, что им сказал о ней Болдуин?

Эмма встала из-за стола с ощущением приятной сытости в желудке. Люк тоже поднялся. Она направилась по лестнице вверх, в гостиную, собираясь закончить шитье новой сорочки. Пусть Люк настаивает на покупке платьев, но сорочки она будет шить себе только сама.

Они поднимались наверх, и напряжение нарастало. Две последние ночи Люк уходил, оставляя ее одну, и возвращался только на рассвете, пьяным. Сегодня он тоже уйдет? А что она в этом случае сделает?

У двери в гостиную он ласково повернул ее лицом к себе.

– Эмма, я пойду пройдусь.

Она этого ожидала, но все равно он словно вышиб из нее дух.

Разумеется, он «пройдется». Это уже вошло в привычку, верно?

Она попыталась изобразить улыбку. Попыталась подобрать хотя бы несколько соответствующих случаю слов, но не получилось ни того ни другого, так что она ограничилась сухим кивком.

– Я вернусь поздно. – Он чмокнул Эмму в лоб, повернулся и начал спускаться вниз по лестнице, по которой они только что поднялись.

Она долго стояла там, сжав кулаки, проклиная все на свете, и не знала, то ли упасть на колени и зарыдать, то ли выйти в парадную дверь и больше никогда сюда не возвращаться.

Но она не может его покинуть. Во всяком случае, навсегда. Логика подсказывала, что ей некуда идти и она нуждается в его помощи, чтобы отыскать Мортона. В глубине души Эмма знала, что дело далеко не в этом. Люк стал значить для нее слишком много, он стал ее частью. Она не может уйти, но и смириться тоже не может, а именно это она до сих пор и делала. Ей никогда не нравилось его пьянство и то, что он возвращается так поздно, но она это терпела. Позволяла Люку убегать, потому что… Нет, Эмма не знала точно почему. Потому что ему снятся кошмары. Потому что спина у него в шрамах. Потому что он прошел через что-то ужасное и убедил себя, что не может перенести это, не топя себя в виски или бренди.

Сначала ей казалось, что это вовсе не ее дело и не ее забота. Теперь же все изменилось. Может, и напрасно, но так уж получилось. Теперь их с Люком связывает слишком многое, и по-другому быть уже не может.

Эмма повернулась, вошла в гостиную и позвонила. Пришла Делейни, и остаток вечера они провели, приводя в порядок спальню на третьем этаже.

Рано утром Эмму разбудил грохот в дверь.

– Эмма? Ты там?

Говорил Люк невнятно, но в этом не было ничего удивительного.

– Отправляйся в постель, Люк, – сонно пробормотала Эмма.

– Не могу. Дверь заперта.

– Иди в свою комнату. Заверяю тебя, та дверь не заперта.

Долгое молчание. Затем:

– Эм?

– Мм?

– Что это ты делаешь?

Эмма вздохнула.

– Сегодня я сплю тут. И буду спать впредь, если ты предпочитаешь не оставаться дома, а пьянствовать.

– Нет, – сказал Люк осипшим голосом.

– Да.

– Почему? – требовательно спросил он.

– Я больше не могу.

– Не можешь что?

Эмма села, вцепилась обеими руками в край кровати. Глубоко вздохнула и уныло посмотрела на дверь. Она уже полностью проснулась.

– Не могу лежать без сна в холодной кровати и гадать, когда ты вернешься. Не могу думать, почему ты каждую ночь сбегаешь от меня. Гадать, почему я не в состоянии дать тебе то, в чем ты нуждаешься. Гадать, насколько пьяным ты будешь, когда все-таки вернешься.

– Ты даешь мне то, в чем я нуждаюсь.

Нет. Во всяком случае, до сих пор точно не давала.

– Впусти меня. – Теперь он говорил так мягко, так вкрадчиво.

Эмма закрыла глаза и не произнесла ни слова.

– Пожалуйста.

Она крепче вцепилась в кровать. Так трудно хоть в чем-то отказать этому мужчине. Но если она хочет выжить, отказать должна. Это слишком важно. Нужно быть сильной. Если она не сделает все возможное, чтобы остановить его, Люк и дальше покатится по дорожке саморазрушения, а она не может видеть, как он губит себя.

– Эмма, впусти меня.

– Нет, – твердым голосом ответила она.

– Почему?

– Я уже объяснила тебе почему.

– Ты мне нужна.

– Так же сильно, как выпивка?

– Сильнее. В тысячу раз сильнее. – Голос его дрогнул, и Эмма зажмурилась. – Открой дверь.

– Нет, – с трудом выдавила она.

– Я должен лежать рядом с тобой.

– Ты жил без меня двадцать восемь лет, Люк. Я уверена, что сегодня ты прекрасно выспишься один.

– Жил без тебя? Если это можно назвать жизнью, – угрюмо отозвался он, а затем шепотом повторил: – Ты нужна мне.

Эмма закрыла глаза, сжала в кулаках одеяло.

– Ты пьян.

– Совсем чуть-чуть, – согласился он.