Социальная история советской торговли. Торговая политика, розничная торговля и потребление (1917–1953 гг.) - Джули Хесслер

направлены на целый спектр предпринимателей – от владельцев захудалых пивных и бильярдных в рабочих районах до бывших ювелиров и шляпников с главных торговых улиц Москвы. Большинство имели патенты трех высших категорий, то есть были владельцами стационарных лавок, подлежащих дополнительной налоговой нагрузке на сверхприбыль. Однако некоторые едва могли позволить себе арендовать киоск или торговое место на рынке; закрывали список бывшие владельцы похоронных бюро, парикмахеры, продавцы мясных консервов и владельцы маленьких производств[242]. Самым распространенным итогом для таких людей был арест. Из 112 «неплательщиков налогов» из четырех административных районов, чье местонахождение было известно в начале весны 1930 года, 22 теперь отбывали тюремное заключение сроком от полутора до десяти лет, восемь были насильно перемещены в спецпоселения (обычно в Нарымский и Енисейский районы на отдаленных территориях Северо-Востока) и 19 ожидали суда. Остальные либо были безработными и их обеспечение зависело от накоплений или помощи родственников, либо работали в кооперативах и из их зарплаты вычиталась часть в счет уплаты налоговой задолженности. Кто-то сдался и присоединился к ОГПУ; несколько человек пытались свести концы с концами, занимаясь ремонтом, пошивом или другими работами в относительно нерегулируемом секторе оказания услуг. У каждого из них конфисковали имущество в счет налоговой задолженности, и большинство находилось «под наблюдением» финансовых и силовых ведомств[243].

Общесоюзная кампания не имела того успеха, на который рассчитывали чиновники. Она началась в конце ноября 1929 года, через несколько месяцев после пробной операции в Москве, и к началу 1930 года в результате ее проведения было «возвращено» лишь 32 миллиона рублей от изначально подсчитанной суммы в 150 миллионов. Рабкрин без колебаний возложил вину за эту неудачу на Наркомат финансов, преступная снисходительность которого якобы стала изначальной причиной самого появления этой проблемы, а также на организационный недочет: инспекция заключила, что граждане, принятые в состав бригад, не должны были заранее знать о том, в чем будет заключаться их работа, так как из-за слухов, распространившихся перед началом операции, торговцы могли оказаться предупреждены заранее[244]. Действительно, когда операция была в самом разгаре, в торговых кругах ходили слухи о происходящем. Несмотря на большое число мобилизованных для этой операции людей, ночные рейды продолжались в течение недель и даже месяцев, и, согласно московским отчетам, 20 % указанных в списках предпринимателей смогли спрятаться или сбежать[245].

Хотя эти рейды и были направлены против практики уклонения от налогов, это не должно затушевывать их очевидно незаконную природу. Нарком финансов Яковлева признала это в своей записке от 4 февраля 1930 года, направленной в Политбюро, в которой она рекомендовала запретить частные продажи промышленных товаров. После обзора количественных показателей частной торговли за 1928/1929 год она обратилась к кампании по сбору неуплаченных налогов:

…должно быть срочно изменено наше законодательство в смысле усиления репрессии по отношению к неплательщикам налогов и расширения практики конфискации имущества за эти преступления. В настоящий момент это законодательство отражает вчерашний день и построено на основе ограничения роста частного капитала. Можно без колебаний сказать, что вся практика взыскания недоимок за последние месяцы противоречит закону, и прокуратура на месте вынуждена придумывать пути обхода закона. Законы, и Уголовный кодекс в первую очередь, должны быть пересмотрены с точки зрения скорейшего вытеснения частного торгового капитала, а не ограничения его роста[246].

Таким образом, Яковлева может служить первым ярким примером подхода сторонников Сталина к переустройству торговли. В ее случае фоном служила институциональная борьба за власть в то время, когда «настороженность» – характеристика, обычно не используемая для описания Наркомата финансов, – перевешивала сдержанное и бережное отношение к экономическим ресурсам. В то же время предложения Яковлевой отражали существующие перекосы на рынке, бывшие результатом дефицита потребительских товаров. Предлагать крестьянам более высокие цены за кожсырье или другие сельскохозяйственные продукты, так же как и стоять в очереди в государственный текстильный магазин, являясь частным торговцем, само по себе не противоречило закону, однако Яковлева была не единственной, кто трактовал эти действия как нарушение общественного договора периода НЭПа. Старое недоверие к «посредникам» вновь заявило о себе, создав предпосылки для войны на уничтожение против частной торговли.

Одним словом, товарный голод выявил «паразитарную» и «пагубную» сторону частной торговли и заставил усомниться в ее полезности. В дискуссиях по вопросу товарного голода возможность полностью ликвидировать частную торговлю неоднократно упоминалась наряду с идеей большого промышленного рывка. Хотя эти предложения не поддерживались публично ни Сталиным, ни правительством, ни партией до конца десятилетия, вновь проявившийся скептицизм по отношению к идее полезности частной торговли находил отражение во все более обременительных налогах, которыми облагался частный сектор, и в первую очередь в учащающихся и все более серьезных случаях государственного принуждения. Хотя эти новые тенденции в конце концов и разрушили частный сектор, не стоит утверждать, что они явились отступлением от изначальных целей НЭПа. В конце концов, еще в 1923–1924 годах некоторые торговцы стали жертвой внесудебного принуждения, а феномен «торговых пустынь» (районов без каких-либо магазинов) появился в том же году. Для сторонников политики Сталина уничтожение частного предпринимательства в период с 1927 по 1931 год не представляло собой отречения от идеи его полезности, а скорее стало ее кульминацией: с самого начала предполагалось, что польза, приносимая частным сектором, исчерпает себя, как только социалистический сектор «научится торговать».

Для Яковлевой и других обратной стороной переоценки роли частного сектора была их растущая уверенность в государственной и кооперативной торговле. Что заставило Сталина и его соратников поверить, что социалистические торговые сети теперь были способны сами справляться со всем распределением в стране? При обзоре политических дискуссий конца 1920-х можно предположить, что эта уверенность основывалась на ограниченном наборе количественных показателей. Качественные недостатки оставались ярко выраженными и в конце 1920-х годов, однако при рассмотрении этих недостатков представители власти имели склонность все чаще обвинять в них частный сектор, а не социалистические предприятия.

Таблица 4.1. Сравнение розничной торговли частного и социалистического секторов, 1924–1930 годы (в млн рублей по текущим ценам)

Источник: Советская торговля. Статистический сборник: 14.

Первый качественный показатель был довольно простым: какая доля торговли в стране приходилась на частных предпринимателей? Как показывает табл. 4.1, после 1926 года эта доля начала уменьшаться. Однако эти средние показатели не отражали существующих региональных различий. Только в РСФСР, ситуацию в которой особенно интенсивно обсуждали в ходе переговоров на высшем уровне, роль частной торговли в 1928/1929 году варьировались от примерно 5 % в северной и центральной части Европейской России до 38 % в Киргизии.

В