Великие Тюдоры. "Золотой век" - Борис Тененбаум

И этим летом супруга графа, Мария Стюарт, отрекшаяся от престола королева Шотландии, всеми покинутая, осталась в заключении у своих взбунтовавшихся подданных и совсем одна.

У Марии Стюарт совершенно не было способности просчитывать последствия своих поступков. Если исходить из максимы Наполеона, утверждавшего, что политика – это голова, а сердце тут ни при чем, то надо признать, что королева Мария была существом совершенно неполитическим, сердце в списке ее приоритетов стояло настолько впереди головы, что голову можно было даже и не учитывать. Ее поспешное замужество отвратило от нее всех ее возможных сторонников, и в конфликте между лордами-протестантами и королевой-католичкой даже Папа Римский – и тот остался нейтральным и за королеву не заступился. Клан Гизов, людей богатых и могущественных, оставил свою родственницу, Марию Стюарт, без всякой поддержки. И единственным лучом света, дававшим бедной королеве Шотландии хоть какую-то надежду, была истинно сестринская симпатия, которую обнаружила по отношению к ней Елизавета Первая.

Она даже послала в Шотландию своего доверенного слугу, сэра Николаса Трокмортона, чтобы похлопотать в пользу Марии Стюарт перед ее мятежными лордами – королева Англии требовала освобождения пленницы.

Учтем, однако, что королева Елизавета в смысле политики была полной противоположностью королевы Марии – у нее голова стояла на первом месте, и она ничего не делала зря.

Как раз тогда, когда сэр Николас хлопотал в Эдинбурге об облегчении участи несчастной свергнутой королевы Шотландии Марии Стюарт, сэр Уильям Сесил в Лондоне заявлял, что преступная интриганка и неверная жена лорда Дарнли, Мария Стюарт, вместе со своим любовником участвовала в покушении на своего супруга и повелителя и тем лишила его жизни.

Сэр Уильям был юристом и прекрасно знал, что обвинение в убийстве не доказано. Знал он и то, что никаким «…повелителем…» своей жены лорд Дарнли не был – даже если бы она даровала ему так называемую «матримониальую корону» – «Crown Matrimonial», чего она НЕ сделала, он был бы ей всего-навсего ровней. А при отсутствии такой короны лорд оставался подданным своей супруги, и в принципе она могла бы казнить его с такой же легкостью, с какой Генрих VIII разделался с Анной Болейн, матерью королевы Елизаветы.

В общем, получалось, что сэр Николас и сэр Уильям с одинаковым жаром говорили вроде бы противоположные вещи, но совершенно понятно также, что делалось это с полного ведома их государыни и по ее приказу.

С одной стороны, она находила необходимым поддержать династический принцип «…божественного права королей…». Каких бы дел ни понаделали государи, судить их надлежало Господу, а не их подданным. И она стояла за права свергнутой королевы Шотландии, и настолько твердо, что даже грозила шотландцам войной – кстати, к полному негодованию своего главного министра, сэра Уильяма.

С другой стороны, возвращение королевы Марии на трон Шотландии было для Елизаветы делом все-таки скорее нежелательным.

И дело в итоге окончилось желательным компромиссом. Шотландцы отказались от идеи судить свою королеву за соучастие в убийстве своего мужа. Дело могло окончиться смертным приговором, крайностей лорды не хотели. Они попросту короновали младенца, сына Марии Стюарт, как короля Шотландии, Джеймса VI, регентом при нем стал глава восставших, Джеймс Стюарт, граф Морей[33], а Марию Стюарт выпустили на свободу.

Она попыталась собрать своих приверженцев, была разбита и в мае 1568 года решила бежать из Шотландии. Выбор у нее был невелик – или морем во Францию, где ее ожидали очень недовольные ею родственники, или в Англию, под защиту ее любящей сестры, королевы Елизаветы.

Мария Стюарт выбрала Англию.

Еще в апреле 1565 года испанский посол в Париже получил от своего тайного агента письмо, которое показалось ему столь значительным, что он сообщил о нем своему государю. Согласно агенту, в окружении Шарля де Гиза, кардинала Лотарингского, говорили о том, что друзья и враги теперь определяются вне рамок государственных границ и что нет больше смысла в разделении на испанцев, французов, англичан, немцев или итальянцев, а есть разделение только между добрыми католиками и гнусными еретиками-протестантами.

Мысль эта показалась дону Филиппу поистине занимательной, потому что ход его размышлений начинал идти в этом же направлении.

Мы, собственно, уже знаем, что дон Филипп был добрым католиком и ересь в своих владениях вовсе не жаловал, но все же главными мотивами его внешней политики были династические интересы дома Габсбургов. Для помощи в защите от угроз со стороны Франции вполне можно было использовать Англию – невзирая даже на прискорбные заблуждения королевы Елизаветы относительно мессы и истинной роли святого причастия.

Но взгляды его претерпели сущственные изменения на этот счет, и толчком для этого послужили события в его владениях в Нидерландах. Собственно, Нидерланды, «низкие земли», служили собирательным названием для 17 отдельных провинций вроде герцогства Брабант или графства Голландия, и в единую административную единицу их выделил только отец дона Филиппа, император Карл V. Поскольку владения герцогов Бургундских оказались разделены между Францией и Империей, ему показалось удобным издать так называемую Прагматическую Санкцию, которая превратила «17 провинций Нидерландов» в наследственное владение его дома.

Добрые сорок лет Нидерланды служили питательной средой для всевозможных протестантских ересей, и, в общем, было понятно, почему это было именно так. Считалось, что Реформация пускает свои корни там, где есть три вещи – богатые торговые города, грамотное население и хорошо развитое книгопечатание, – и в этом смысле Нидерланды шли, пожалуй, впереди всей Европы.

Много значила позиция правительства. Томас Кромвель, совершенно определенно добивавшийся разгрома католической церкви в Англии, не сумел бы пойти так далеко, если бы не пользовался бескомпромиссной поддержкой своего короля.

Карл V мало что мог сделать для подавления протестантов в тех областях Германии, где он правил лишь номинально, но уж в Нидерландах он был полным хозяином и действовал соответственно. Карой за ересь было сожжение – правда, раскаявшимся в знак милосердия просто рубили головы. Женщин, впрочем, могли и закопать заживо…

Каралось и укрывательство, и недоносительство, и все это делалось в таких масшабах, которые и не снились англичанам даже при Марии Кровавой. Она сожгла около 300 человек за пять лет, а в Нидерландах за ересь казнили до тысячи человек в год.