Клеопатра - Стейси Шифф

«Из-за происков врага царь лишился жены и сам оказался в большой опасности». Мариам приговорили к смерти[47]. Когда обреченную вели на казнь, Александра бросилась на дочь и вцепилась ей в волосы, вопя, что она — исчадие демонов, неблагодарная распутница, заслужившая свою участь. Мариам даже не взглянула на мать. Ей было двадцать восемь лет. Отчаяние Ирода было достойно героя шекспировской трагедии. Рассудок царя мешался от любви и тоски; ему казалось, что Мариам жива. Антоний страдал бы так по Клеопатре, если бы советники Ирода не предотвратили ее убийства. В конце концов Ирод забросил государственные дела и надолго уехал из Иерусалима. В его отсутствие Александра устроила еще пару заговоров. Вернувшись, царь казнил и ее.

Весь тридцать шестой год Цезарь слал в Рим бодрые донесения о небывалых успехах в Парфии; в городе устали праздновать и приносить жертвы богам в его честь. Клеопатра больше полагалась на собственных лазутчиков. Царица находилась более чем за тысячу километров от театра военных действий, но все-таки ближе, чем Апеннинский полуостров. Клеопатра вложила в грядущую победу Антония слишком много и не жалела средств на агентов в римском лагере. Тем не менее она была удивлена, когда в конце года в Александрию прибыл гонец со срочными вестями. Война окончилась. Антоний со своим войском вернулся из парфянского похода. Военные дороги привели его к берегу Каспийского моря, на территорию современного Ирана. По сравнению с переходами Александра Македонского это была увеселительная прогулка, но римские легионеры все же прошли ни много ни мало три тысячи километров. Армия стояла в небольшой деревеньке к югу от сегодняшнего Бейрута, неподалеку от тихой бухты, добраться до которой Клеопатре не составило бы труда. Антоний просил подругу поскорее присоединиться к нему, захватив золото, провизию и обмундирование для солдат. Царица не ожидала увидеть римлянина так скоро. Никто не предполагал, что Парфию можно победить за месяц. Цезарь планировал кампанию по крайней мере на три года.

Плутарх утверждает, что Клеопатра не торопилась на встречу с возлюбленным, однако возможно, что так только казалось сгоравшему от нетерпения Антонию. Была зима, сезон ветров и дождей по всему Средиземноморью. Чтобы собрать припасы и снарядить корабли требовалось время. Кроме того, царица едва успела оправиться от родов, когда пришли тревожные вести. Антоний не находил себе места, но Плутарх напрасно приписывает его беспокойство исключительно промедлению Клеопатры. Ее отсутствие было далеко не единственной бедой. Антоний пытался заглушить тревогу вином — которое уже тогда считалось безотказным средством «в час печали», — но у него не хватало терпения высидеть долгую попойку. Сбежав из-за пиршественного стола, римлянин шел на берег и долго вглядывался вдаль, надеясь увидеть на линии горизонта паруса египетских кораблей. Такое поведение шло вразрез с армейской традицией, предписывавшей всему лагерю садиться обедать в одно и то же время. Клеопатра приехала в пору самых коротких дней и длинных ночей, вскоре после сорок восьмого дня рождения Антония, и привезла с собой припасы и золото. Плутарх и Дион пересказывают один и тот же слух: объявив, что царица привезла деньги, полководец раздал солдатам свои собственные средства. Клеопатра была не в восторге от парфянских устремлений Антония и не спешила ему помогать, но диктатор непременно хотел, чтобы его люди видели в Египте союзника.

У Антония имелись причины для отчаяния помимо промедления египетской царицы. Никаких фантастических успехов в Парфии не было, одна только череда поражений, за которой последовало катастрофическое отступление, почти бегство. Римляне с самого начала совершали чудовищные стратегические ошибки. На марше армия чересчур растягивалась. Солдатам было не просто отыскать парфян, зато парфяне находили захватчиков с поразительной легкостью: небольшие отряды мелких лучников и хорошо тренированных копейщиков то и дело нападали на отставшие части. Антоний надеялся на военную помощь Армении, северной соседки Парфии, но армяне оказались ненадежными союзниками. Уже не в первый раз они затащили римлян в «голую бескрайнюю пустыню» и бросили на произвол судьбы. Отступление изматывало людей сильнее боев. После пятидесятикилометрового марш-броска по пустыне обезумевшие от жажды солдаты готовы были пить соленую воду. Изголодавшись, они ели ядовитые ягоды, у многих начались лихорадка и рвота, за ними пришли дизентерия, корчи и галлюцинации. То, что не сделали тухлая вода и несъедобные плоды, довершили армянская жара и снега Каппадокии. У легионеров обледенели бороды. Обморожения были почти у всех. Прежде чем добраться до сирийского берега, с которого можно было высматривать спасительные паруса, Антоний потерял почти треть своей блистательной пехоты и половину кавалерии и проиграл большую часть из восемнадцати не слишком значительных сражений. Кошмарное отступление унесло двадцать четыре тысячи жизней. Вина Клеопатры в бесславном окончании парфянского похода сильно преувеличена, но попытки обвинить ее, разумеется, были. «Антоний так жаждал провести зиму с царицей, что выступил раньше срока и без должной подготовки. Утративший волю под воздействием чар и колдовских зелий, он думал не о том, как победить врага, а лишь о том, как поскорее воссоединиться с предметом страсти», — писал Плутарх. Другими словами, поход начался не вовремя из-за Клеопатры. То есть Антоний сделал глупость, а виновата, конечно, она.

Парфянская история была не только печальной, но и поучительной. Антония обманул хитроумный враг и предали друзья. Он понял, что любил не ту женщину и ценил не тех людей. Желая прослыть человечным командиром, он поощрял раненых солдат больше, чем способных держать оружие. Кроме того, римлянин совершенно не умел мстить. Армянский царь Артавазд уговорил Антония вторгнуться в соседнюю Мидию (современный Азербайджан, землю острых скал и кровожадных кочевников), а сам предал его. Солдаты требовали, чтобы их военачальник рассчитался с Артаваздом, но Антоний «ни словом не упрекнул царя и не разорвал с ним союза». Опытный политик умел играть на человеческих чувствах: «Перед тем как сообщить своим людям дурные вести он велел принести черные одежды, чтобы вызвать их сострадание» (друзья отговорили Антония от этого шага. Полководец предстал перед войском в пурпурной римской тоге). Главной жертвой похода был душевный мир военачальника. Антоний по крайней мере один раз пытался покончить с собой. Он был настолько раздавлен поражением, насколько может быть раздавлен доблестный воин, привыкший побеждать. Однако хуже всего было то, что после столь чудовищной катастрофы — потеряв десятки тысяч солдат, растратив последние средства, решившись простить приближенных, чтобы они его закололи, — римлянин путем «непостижимого поворота мысли» убедил себя, что на самом деле победил.

На сирийском берегу Клеопатру ждал изможденный полубезумный человек. Что бы там ни говорили, появление царицы принесло великое облегчение и ему, и его голодным, оборванным солдатам. Египтянка оставалась щедрой и милосердной Исидой. Ей даже удалось каким-то образом исцелить рассудок Антония. Состояние, в которое за девять месяцев пришла отлично обученная и великолепно подготовленная армия, потрясло Клеопатру. Сирийский лагерь превратился в место взаимных упреков и яростных споров. Тогда царица впервые призвала Антония покарать Ирода, а тот велел ей не вмешиваться. Клеопатра не привыкла, чтобы с ней так разговаривали, а учитывая сложившиеся обстоятельства, грубость римлянина показалась ей особенно нестерпимой. Египтянка провела с Антонием около месяца в импровизированном городе из походных шатров, пока он размышлял, как быть дальше. До лагеря дошли вести о том, что индийский царь рассорился с парфянским и готов поддержать римлян. Приободрившийся Антоний тотчас принялся готовить новый поход.