Игра законом - Роман Симоненков

За один день деревенской жизни Глеб стал ощущать энергию как очень плотную субстанцию, которой к тому же мог управлять. Энергетическое тонкое тело стало материально ощутимо, как и физическое. Жига мог потрогать руками то, что великие йоги только чувствовали, а простые люди об этом только читали в книгах.

– Как тебе показалась наша окраина? – добродушно прищурив глаз, спросил Дугиня и отложил деревянную заготовку, внешне уже напоминающую чуру какого-то славянского Бога.

– Для меня это детство, воспоминания и сама жизнь, – поглаживая шкуренные поленья, – ответил Жига.

– Да, сынок, – то ли погрустнел, то ли задумался столяр-самоучка. Западное мышление утратило связь с тайной, свело магию дремучих лесов к древесине, а тайну жизни дикой природы – к «симпатичным зверушкам». Урбанизация изолировала большинство людей, так что теперь мы думаем о выходе в природу, как о прогулке по площадке для гольфа. Ты понимаешь, как мало из нас соприкоснулись с тайнами дикой природы?

– Я всегда это старался понять. Мне, кстати, всегда хотелось по дереву научиться резать, посмотреть как обычные дрова становятся произведением искусства. Но, не судьба. А ты молодец просто…

– Понимаешь, для меня предание предков не простая развлекуха. Почему мы делаем чуры Богов из дерева? Это символика. Дерево жизни и древо рода. Люди передают сказания о деревянном человечке, сделанным из сука или полена. Каждый из нас – ветка или сук своего рода. Буратино – очень мудрая сказка. У нас был свой Буратино, звали его Лутоня или Тельпушок.

– Ух ты! – очень заинтересовался Глеб.

– Давай-ка, дружок, ужинать, а то у меня к тебе дельце одно есть. Даже не дело, а, так, посылка. Передать тебе письмецо одно мне надобно. Сперва насытимся, напряжение снимем, а потом и покажу тебе всё.

– Ты ничего не путаешь, старый? – шутливо бросил Жига, хотя сердечко внутри уже ускорило свой плавный ритм.

– Я целый день думал. С того самого момента, как ты пришёл. Но сейчас точно знаю, что ничего не путаю…

Лучше бы он этого не говорил. Зачем люди заманят, как ребёнка конфетой, а потом говорят, что не время ещё. Уж молчал бы тогда. Аппетит вмиг улетучился.

Душистая картошка из печи с укропом и маслом холодного отжима вернули потерянное желание. А засоленные в трёхлитровую банку куски дикого сазана и медовый напиток с мелкими игривыми пузырьками нейтрализовали важность неведомого письма до нуля. Сотворив омовение рук и брызгами окропив ноги с головой, мужики уже собирались начать трапезу.

– Эх, чуть не забыл, – вскинул брови Дугиня. Открыл окно и положил на подоконник небольшой кусок ароматной солонины. Огромное чёрное пятно приняло дар молниеносно, так что Глеб боковым зрением не смог уловить, что это было.

– Вороны – хранители законов духа, – пояснил знахарь. – Он мне другом стал почти. Понаблюдай за этими птицами и увидишь, что они делают удивительные вещи, которые всегда обостряют наше восприятие духовной действительности.

– Кажется, я его сегодня уже видел, – изумился детектив, вспоминая, что ворон был невольным свидетелем мысленного послания любви Варваре, там, у реки. «А может, и вправду, птица умела толкнуть людские чувства вперёд», – подумал Жига про себя, но вслух ничего не сказал.

– Благодарствую, хозяин, за тёплый приём, крышу над головой и хлеб радушный. Храни твой домашний очаг Огнебог, – от всего сердца тостовал гость.

– Вырий небесный в светлой Нави, храни твоих родителей. Какого сына воспитали, потомка Славуни! – вторил ему хозяин.

– А вкусно-то как! – сквозь набитый рот выдавил Глеб.

– Во, во. А ты замечал, что для людей пища давно превратилась в корм, от которого страдают ожирением и другими болезнями? И что самое странное, они быстро проглатывают её, не ощущая всей прелести вкуса и запаха.

Совсем недавно Глеб и сам был точно таким же, но сейчас каждая клетка его сущности трогала мир невидимыми рецепторами. Эти щупальцы были результатом простой осознанности действий, мыслей и чувств. Он сознательным усилием удерживал фокус своего внимания на чем-то происходящем, не сбиваясь на отвлекающие факторы. Фокус внимания находился всегда где-то в одном месте, не замечая то, что происходит в другом. Создавался эффект «подзорной трубы». Все, что за фокусом внимания, как бы и не существует, не замечается. И ещё детектив стал так же думать, направлять мысли на что-либо, размышлять. Раньше не выходило сознательно направлять мысли, и они начинали хаотично скакать. Вместо думания получалось неосознанное перебирание мысленной колоды. А если человек не умеет думать, то он становится глупым. Он может говорить вроде бы правильные слова, но по своей сути все эти слова – глупость.

Смакуя дикого карпа с варёной картошкой, Корчагин вспомнил слова Стояна про материальность мысли. К нему сейчас приходило понимание сути этих слов. Он тихо размышлял: «Моя мысль образует мою жизненную позицию по тем или иным вопросам. Набор жизненных позиций – это мировоззрение, а мировоззрение и создает мою жизнь. Как? Я принимаю решение на основе своих жизненных позиций, своего мировоззрения. Принятое решение переходит в действия. Искаженная жизненная позиция дает искаженные, неправильные действия, что приводит к проблемам, которые мной же и созданы. Это, видимо, и есть проявление закона о материальности мысли. Если, например, мои друзья неосознанно считают, имеют позицию, что иметь много денег можно только тяжелым трудом или нечестным путем, то они так и поступают, и принимают такие решения, чтобы эту позицию подтвердить.

Дугиня появился с большим, жёлтым от времени конвертом, заклеенным сзади сургучом или твёрдой смолой.

– Я думаю, что это тебе, – в его словах всё-таки сквозила некоторая неуверенность.

– Откуда это у тебя? И почему мне?..

– Приехал лет пять назад к матушке старичок один знакомый, а я у неё тут гостил на Перунов день. Так вот он мне даёт этот конверт и так уверенно говорит, мол приедет через лета к тебе сюда добрый человек. Дугиня сильно закашлялся, горло запершило, и голос от этого стал каким-то сиплым и старческим.

– А дальше…

– А дальше просил меня принять того человека, обогреть и передать сей конверт… Да, самое главное, молвил, что жизнь он мне спасёт, и то будет верным знаком того, что посланник истинный…

Глеб дрожащими руками принял бумажный свёрток, от которого на тонком плане улавливался запах ладана, холодного камня и человеческой плоти.

– А что за старец был?

– Я его один раз видел, из Малого вроде. Конверт на полку бросил, не совсем приняв всерьёз слова деда. Уж больно слабым и странным он выглядел. А когда стал прибирать избу после материнской кроды, то на этой же полке конверт и лежал.

– Малый это что за деревня?

– Малоярославец я так называю…

Глеб знал, кто был этот старик. Тем разумом, что сильнее рассудка понимал, что Дугиня не ошибся. Бумага предназначалась ему. Вскоре открытый свёрток обнажил перед четырьмя внимательными глазами два твёрдых листа бумаги. Они были так стары, что на свету волокна разделялись на мелкие бесформенные части. На одном нестандартном полотнище была карта всего мира, разделённая на два круглых полушария. На ней многочисленными красноватыми точками выделялись, казалось бы, случайные места. Городов в этих широтах не было, а в некоторых районах точек было так много, что они буквально окрашивали лист красным цветом. Особенно ярко это бросалось в глаза в районе современного Китая, Северного полюса и в нескольких местах Атлантического океана.