Игра законом - Роман Симоненков

– Говори, – как-то по-деловому начал он, и сразу стало понятно, что появление Глеба Корчагина его не удивило.

– Я к бабке Нюшке приехал, – отчеканил Жига, – переночевал у сына ейного. А утром бандюки московские завалили. Чуть было внучку его не попортили, да и нас со знахарем чудо сохранило.

– А что хотели-то? – хитровато прищурился участковый.

– Я так толком и не понял. Повязали мы их. У него в сарае сейчас эти… Надо бы как-то подсобить… Что делать-то с ними?

Теперь не надо было даже трогать тонкий мир, чтобы разглядеть неуверенность и испуг в голубых глазах взрослого мужчины.

– Вы, это, одни что ли с москвичами справились?

– Ну, если по совести говорить, то я вообще один их поджаривал…

К испугу добавилось удивление и мальчишеский азартный интерес. Глеб уловил, что взгляд усатого бегал от него к углу дома, где вместе со служебным кителем висели наручники.

– Расскажи такое в другой обстановке, и поверить сложно, согласись…

– Мне зачем обманывать, Яволод? Веста свидетель, хоть мала она, но всё же видела и переживала…

– А ты мне больше ничего рассказать не хочешь, дружок? Что привело сюда, и от кого бегаешь?

«С чего он взял, что я бегаю? – подумал Жига, – видимо, те пятеро уже отметились тут».

– Шайка эта была у вас? – вопросом на вопрос спросил детектив.

– Шайки не было, а вот ребята московские подъезжали на двух спецмашинах. Два опера уголовного розыска беседовали со мной… Ну так что, расскажешь что-нибудь ещё?

Конечно, это вполне могли быть московские опера, но уж больно поведение их не соответствовало выходкам оперативников. Да что там выходки, Глеб просто знал, что ребятки те из другой конторы.

– Удостоверения, скорее всего, липа, – коротко бросил Жига, – но доказать мне это трудно. Тебе придётся просто поверить или мне, или им.

– Поверить я, допустим, могу кому угодно, а делать-то что я по-твоему должен? – вскочил участковый. Он открыл кожаную чёрную папку с вытертыми от времени уголками. Сразу всё стало понятно. Фотография на полицейской ориентировке была сделана не более двух недель назад в Сергиево-Посадском изоляторе.

– Говори, – тем же тоном, что и в начале разговора прохрипел Яволод Курбатович.

– А что я тебе скажу? Я хороший, я честный, меня подставили… Ты что, поверишь? – ухмыльнулся затем Корчагин.

– Да не рычи ты, Глеб, – урезонил усатый, – ты меня-то тоже пойми. Мне подумать надо, хоть самому с собой посоветоваться.

– Я действительно под следствием и, видимо, в розыске, – сказал Жига. – Кидальщика одного нашёл и на своей машине потерпевшим привёз. Лет шесть светит в самом лучшем случае. Но, сколь я знаю, меня не только полиция ищет. Понадобился я одним дельцам, вот они, скорее всего, и прислали этих пятерых верзил. У них возможностей не меньше министерских будет… К несчастью, не нарочно Дугиню впутал. Можешь хоть знахарю помочь? Я сейчас не про себя речь веду…

Боязливая застенчивость понемногу сошла на нет. Яволод разговорился, и это было уже полдела.

– Да нет! – тряхнул он головой так, что шейные позвонки один за другим щелчками вставали на место. – Мне надо с тобой разобраться, знахарь никуда не денется. Сколько себя помню, я ни разу специально закон не нарушал. На мелочь глаза закрывал, но тут особо тяжкие, – сказал участковый. – Мне в наручники тебя надо, а уж потом словами перебрасываться…

– Решай тогда, мне тут чаи с тобой гонять недосуг…

– А куда ты такой красивый собираешься?

Усатый улыбнулся, и тут Жига окончательно сообразил, что на нём лёгкая косоворотка с длинными рукавами и льняные штаны. В таком виде он как белая ворона в дикой стае смоляных каркунов. Честно говоря, о том, что он будет делать холодным вечером, детектив просто не думал. Он посмотрел собеседнику в глаза, потом медленно наклонил голову:

– Я не знаю. Я пока не знаю свою дорогу…

Наверное, кому-то участковый казался милым парнем, смахивающим на ручного медведя. Небось, нравился раньше девушкам. Отслужившие тридцать лет на одном месте в таком качестве не бывают глупцами. Не был глупцом и Яволод. Он, конечно, давно сообразил, что незваный гость мог и не завернуть к нему в дом. К обеденному столу его не голод привёл, а совесть. Многие давно с ней к милиции не ходят. А еще пожилые полицейские бывают осмотрительны и осторожны. Усатый не спешил рубить с плеча, на всякий случай потягивая время, потому как душа шептала ему совсем не то, что требовал закон.

– Для меня закон давно вышел за рамки написанных кем-то ограничений, – хмыкнул участковый. – Я, Глеб, не бездушный сухарь. Каждый человек, защищая детей, способен убить себе подобного, и каждый, не задумавшись, превысит скорость, если везёт тяжело больного в госпиталь. Я признаю свои внутренние законы, которые основаны не на страхе быть наказанным, а на том, что мне мурлычет моя совесть…

– Ну и слушай тогда её, дядя Яволод. Там кривду не расскажут. Слышишь?

– Слышу, слышу, – каменным голосом ответил Курбатович. Я всю жизнь любил пчёл, а пчела ищёт только сладкие стороны во всех поступках и проявлениях. А вот у детей моих, в городском институте «отгулявших», сознание мухи, из каждой мелочи грязь вытянут. Ты-то, кто? Пчела иль муха?

Глеб не ответил. Он не очень любил задушевные беседы и выглядел пришибленным и потрясенным событиями дня. Больше всего ему хотелось просто лечь и заснуть, скрутившись калачом на полу. Усатый продолжал:

– Отодвинулись в прошлое времена, когда слушали свою совесть. Сейчас боятся не справедливости, а судей. Закон не уважают, а боятся. А я устал бояться, я своё отбоялся.

Яволод порылся в портфеле, достал маленькую железную фляжку и разлил темно-коричневую жидкость по трём крохотным стаканчикам из рода напёрстков. Глеб в доме никого не видел. Лишь сейчас, усилив слух, можно было уловить слабый шелест за кухонной занавесой.

– Сын там, картошку чистит, – предвосхищая вопрос, отозвался усатый и крикнул, – выгляни хоть, с человеком поздоровайся, увалень ё…

День с утра занялся неприветливым. Да и вчерашний вечер вспоминался с отвращением. Если бы еще жили где-нибудь на свете людоеды, и если бы забрел к ним случайно Глеб, ему уж всяко было бы там сейчас уютнее, чем здесь в тепле доброго дома.

Большое тело скользнуло под кухонный занавес, и Жига остолбенел. Третьим молчаливым участником беседы был тот вчерашний бугай, с позором вышвырнутый детективом. Половину лица украшала приличная чёрно-синяя гематома, хотя, видит Бог, его никто вчера не трогал. Здоровая щека молодого парня стала наливаться краской. Он хмуро отвернулся от Корчагина и буркнул:

– Добрый день…

– Да уж, добрее не придумаешь, – парировал сразу его отец.

У Глеба от напряжения пересохли связки, и он глазами стал искать воду или чай. Сейчас ко всему добавится сломанная вчера кому-то рука, разбой, самоуправство. Все рассуждения и доводы насмарку.