Северный пламень - Михаил Голденков

— Раньше ты, Павел, был вдумчивым хлопцем, а теперь стал задумчивым философом! — усмехнулся оршанский князь. — Ты, любы мой сябр, пытаешься найти силу, ум и логику в войне? Ее там никогда не было! Еще ни одна война не принесла обычным людям, как, собственно, и дворянству, ничего хорошего — только расходы, потери и еще раз потери. От войны, думаю, выигрывают только сами короли, цари и прочие монархи, которые их начинают. Они становятся великими, если, правда, побеждают в этих войнах. И все. К примеру, Петр будет велик, если разобьет Карла! Кому от этого будет польза кроме одного-единственного царя Петра? Никому, мой сябр Павел! А победит Карл — то он единственным и выиграет во всей этой ситуации. Шведы, лифляндцы и прочие финны останутся при своем и просто будут вспоминать Карла и писать о нем книги как о разбившем царя Петра. Москве от победы над Швецией, вероятно, даже хуже будет — надо будет держать больше войск, набирать больше солдат для удержания прибалтийских земель, которые, к тому же, пожгли. Кому это нужно в Московии? Никому кроме Петра, ибо его дети все равно в солдаты не пойдут! Вот Московия завоевала наши восточные земли: Курск, Брянск, Смоленск. Стала ли Московия от этого богаче? Нет. Даже цари не стали богаче. У них там даже Смута развилась. Лишь ближе к моей Орше придвинулась граница, и теперь Оршу легче захватить стало. Верно ты говоришь! Тут просто война ведется ради войны! Вот почему я не желал участвовать в этой бойне и вас отговаривал. В любой войне нет пользы никакой кроме вреда! Будущее за торговлей и добрососедством между всеми странами. Будущее за миром и любовью. А тебя понесло в армию к Петру! Прозрел, молодец, да поздновато.

— Не знал я, не знал, — крутил головой Потоцкий, — а ты и в самом деле прав был. Как там Кароль?

— И не спрашивай. Лавирует между Карлом, Августом и Петром. Долавируется, навигатор!..

Потоцкий согласно покачал головой, но потом неожиданно улыбнулся:

— Все же дзякуй Богу, что я задержался. Как чувствовал! Поедем отсюда вдвоем…

14 февраля 1704 года Варшавская генеральная конфедерация объявила о низложении Августа II и провозгласила под аплодисменты и радостные крики шляхты королем Станислава Лещинского. Вместе со всеми радовались за Станислава Микола Кмитич и Павел Потоцкий, приехавшие в Варшаву на коронацию… Микола считал, что Станислав — это лучший вариант и для Польши, и для Литвы, король, за которого, кажется, голосовали все. Так в стране появилось два короля. Первый отказываться от короны пока не спешил, уйдя, впрочем, в свою родную Саксонию.

Кмитич с Потоцким лично подошли поздравить Лещинского. Он стоял, вновь чем-то похожий на Карла: без парика, с зачесанными вверх и назад волосами, но одетый по-польски и в красную королевскую мантию.

— Вот прогоним окончательно Фридриха и Петра — займемся и твоей, Микола, страной! — обещал Лещинский, отвечая на рукопожатие и поздравления. — Я не забыл наш разговор в Стокгольме. Тоже считаю, что Литве нужно больше свобод. Так и будет… Ну а Фридрих…

— Ничего, пусть сидит себе в Саксонии, — усмехнулся Карл, — скоро заставим его отречься лично. Еще раз навестим нашего кузена и еще раз положим его солдат. Под нашими ядрами и штыками он станет податливей…

Но тут в окружении короля активно заговорили о походе на Москву.

Станислав Лещинский

— Москва? Надо ли? — спрашивал Карл, не имея желания воевать в Московии.

— Надо, Ваше величество, — говорил Карлу бывший воспитатель царевича Алексея немец Нойгебауэр, ставший служить шведскому королю с 1703 года. — Поход на Москву заставит Петра уйти из Прибалтики, — утверждал Нойгебауэр, — и принять битву, которую его армия, конечно же, проиграет аналогично битве под Нарвой…

Карл кивал, похоже, находя советы немца весьма дельными. Впрочем, шведский король, несмотря на свою молодость, считал, что немец преувеличивал вероятность легкого сокрушения Московского государства. «Оно все же для этого слишком большое, и одной Москвой мы, чувствую, не ограничимся», — думал Карл и спрашивал о том других советников. Те соглашались:

— Верно. Наша маленькая армия растает в Московии, как кусочек снега по весне. Не торопитесь с этим, Ваше величество…

Не советовал идти на Москву и Лещинский.

— Страна там бедная, — говорил Лещинский, — но сама Москва — город большой, дикий и сложный. Литвины дважды снаряжали походы на Москву, оба раза успешные, но в самой Москве словно дыра: все, кто туда попадал, пропадали либо возвращались ни с чем. Там кого ни ставь монархом — все равно по-своему все выйдет… Целовали бояре московские нашему королю Владиславу крест на княжение, а все одно: не принял его московский люд, прогнал, сам же передрался из-за власти да вновь своего человека царем назначил. Не ходи туда, мой король…

Однако Нойгебауэр убеждал, что Дерпт, Нарву и Ингрию отвоевать куда как труднее, чем захватить Москву при содействии «большого друга шведов» князя Голицына. Голицын, по словам немца, готов поднять бунт пятидесяти тысяч человек, озлобленных на Петра из-за поборов, реформ, брадобрития, неуважения к церкви и прочих грехов царя.

— После победы нам надо аннексировать Новгородчину и Псковщину, — советовал Нойгебауэр, — там все за нас…

Тем не менее король, каким бы он ни считался азартным воином-викингом, рассуждал более чем здраво:

— Московия слишком большая и слишком далеко, и у меня нет цели ее завоевать. Моя цель — разбить ее армию и загнать московского медведя в его берлогу. Если Петр здесь уклоняется от битвы со мной, сидит сейчас в Полоцке, то точно так же он будет уклоняться от нее на собственной территории…

Как бы там ни было, но слухи о том, что Карл якобы собирается напасть на Москву, прошлись-таки по армии и докатились до ушей самого Петра…

— Мин херц! — делал страшные глаза Меньшиков. — Карл, говорят, на Москву итить желает. Это же смерть нам всем!

Петр белел лицом, а его щека нервно дергалась. Он не на шутку перепугался… Царь тут же бросился организовывать «генеральный план обороны». По этому плану западная часть Московии стала превращаться в военный стан. Царь указал оповестить все население в двухсотверстной полосе от Пскова до Гетманщины — «от границ на двесте верст поперег, а в длину от Пскова чрез Смоленск до Черкасских городов», — чтобы как можно дальше от дорог намечались «крепкие укрытия» для людей, скота и места для сена, а также ямы для хранения зерна. Жителям разъяснялось, что противник, не имея пропитания и подвергаясь ударам с разных сторон, будет побежден. Каждый комендант уезда должен был знать, где будут укрываться люди, и должен был собрать команды из дворян по тридцать человек, знающих леса и дороги, чтобы их отыскивать. От Чудского озера через леса Смоленщины и Брянщины прокладывалась огромная «линия Петра I»: рубились засеки в полях, отсыпались валы… На пересечении с малыми дорогами засеки тянулись на три сотни шагов. На перекрестьях больших дорог делали равелины, палисады, люнеты, шлагбаумы, рогатки. Позади «линии Петра» предполагалась рокадная дорога в девяносто шагов шириной с мостами и гатями для переброски колонн вдоль фронта по четыре человека в ряд… На земле Великого Княжества Литовского у родного города Кмитича Орши, словно в собственном огороде, хозяйничали московские ратники, по обеим сторонам Днепра строя мосты, транжаменты, которые «заметывались» звеньями и рогатками. Регулярная правительственная и военная почта связала все города на востоке ВКЛ.