Девятая могила - Стефан Анхем

Но сейчас он раздался снова.

Но с той разницей, что сейчас она понятия не имела, чего ждет.

Он видел только глазницы. Пустые глазницы, которые пристально смотрели на него. Фабиан потерял контроль над собственным взглядом и не мог никуда его направить, кроме как на вырезанные дыры, в которых тонул, словно его затягивала темная материя с бесконечной силой притяжения. На этом месте должны быть глаза. Глаза, которые смотрят, моргают, отражают мысль и личность. Душу.

Теперь там ничего не было.

Он не мог отделаться от неприятного чувства, которое засело в нем, когда он изучал снимки, тайком сделанные в автобусе. Ему казалось, что острие скальпеля проникает в его слезный канал и проходит весь путь до задней стороны глазного яблока, перерезает зрительный нерв и выдавливает глаз.

– Боже, до чего трудно представить себе, как она выглядит, когда у нее нет глаз, – сказала Малин, которая стояла, наклонившись над снимками, разложенными на письменном столе Фабиана. – Можно только сказать, что у нее длинные каштановые волосы, собранные назад, и ей около пятидесяти лет.

Фабиан кивнул и взял лупу. С ее помощью он мог не смотреть на вырезанные глаза и сосредоточиться на других деталях. Например, красно-коричневая заколка в волосах женщины. Плачущий ребенок. Стрелки на наручных часах, показывающие пятнадцать минут шестого. Разноцветные фасады домов. Киоск. Золотая цепочка у нее на шее с гексаграммой. Айпод с белыми наушниками.

– Здесь одни пальто и плащи, но ни одной шапки. Думаю, эти снимки сделаны осенью или весной, – продолжила Малин.

– А почему не прошлой осенью?

– Ты имеешь в виду… – она оборвала сама себя и схватилась за живот.

– Что такое? Ты в порядке?

Малин кивнула с закрытыми глазами и сделала несколько вдохов, чтобы успокоиться.

– Тут один каратист все время пинает меня в ребра, хотя я пригрозила ему лишить его наследства. Ну как? Что-нибудь нашел?

– Газетные афиши в одном киоске, – Фабиан снова склонился над лупой. – Карола теряет голос, писала газета «Экспрессен».

– А «Афтонбладет»?

– Приказ шведского телевидения жюри может остановить Каролу.

– Это, наверное, перед финалом Melodifestivalen[7].

– Вопрос только когда. Она ведь участвует в этом конкурсе почти каждый год.

– А вот и нет. На самом деле она участвовала четыре раза. Пять, если считать конкурс 2005 года, когда во время антракта она исполнила композицию Genom allt[8].

– О’кей, тогда какой это может быть год?

– Ты что? 2006-й, конечно. Ты разве не помнишь, как она подсела на кортизон, поскольку во время репетиций потеряла голос?

Фабиан покачал головой и подумал, кто из них более категоричен – он или Малин?

– Ведь было неясно, сможет ли она вообще дойти до финала, – продолжила Малин. – А она взяла и победила. Совершенно невероятно, если вдуматься. Так ведь?

Фабиан кивнул и откинулся на стул.

– Весна 2006-го. Значит, снимки сделаны три с половиной года назад.

– Как тщательно спланировано. Можно мне взглянуть?

Фабиан протянул фото Малин.

– Только не очень похоже на Кремпа. А ты что скажешь?

– Нет, но если он такой, может быть, в его план входит не давать нам подлинное представление о себе? – предположила Малин, изучая снимок.

– Ты хочешь сказать, что он просто притворяется больным?

Малин пожала плечами.

– А почему бы нет? И этот киоск… – Она подняла глаза и встретилась взглядом с Фабианом. – Это ведь один из киосков на площади Мариаторгет?

Фабиан взял у нее фото и посмотрел.

– Точно… Какие там ходят автобусы?

– 43-й, я это знаю на сто процентов. Я всегда на нем ездила, когда мы с Андерсом жили в районе Танто… – Малин опять схватилась за живот. – Ой, они опять затеяли этот проклятый кикбоксинг. – Она села на стул и сделала несколько глубоких вдохов. – Кстати, я говорила, до чего я все это ненавижу?

– М-м, – сказал Фабиан, не отрывая глаз от лупы.

– Ни одной части моего тела не нравится быть беременной. Уверяю тебя, даже матка отказалась бы от этого, будь у нее такая возможность. – Она включила компьютер, и скоро на экране показалась карта стокгольмского транспорта. – Сейчас посмотрим… Точно. 43-й и 55-й. Плюс еще несколько ночных автобусов.

– А вот площадь Норрмальмсторг, – произнес Фабиан и показал другой снимок.

– В таком случае это 55-й, потому что 43-й едет по улице Регерингсгатан на север города.

– А куда дальше идет 55-й?

– На площадь Стюреплан и дальше в район Юртхаген.

– Еще вопрос. Ты обратила внимание, что на снимках разная погода?

– Ты хочешь сказать, что они сделаны в разные дни?

Фабиан кивнул.

– О’кей, значит, она едет по одному и тому же маршруту каждый день, по дороге на работу, – продолжила Малин. – Где-то видно время?

– Да, на площади Мариаторгет было четверть шестого.

– Значит, она поздно начинает работать. Если это не дорога домой.

– Маршрут 55-го начинается в районе София?

– Да, и там почти одни жилые дома. Так что будем считать, что она там живет, а работает в центре города.

– Выясни, за сколько времени можно доехать от Софии до Мариаторгет.

– Именно это я сейчас и делаю, – отозвалась Малин. – Вот… Двадцать семь минут до Слюссена, а это следующая остановка.

– Получается, автобус выходит из Софии без четверти пять?

– Если точно, то в 16:47.

– А сейчас сколько времени?

Малин посмотрела на часы.

– Без двадцати семи пять.

Они переглянулись и поспешно вышли.

По большому счету для Хиллеви Стуббс никогда не представляло особой проблемы просканировать место преступления или жилище преступника. В основном, места говорили своим четким языком, и чаще всего ей требовалось не больше часа, чтобы уяснить для себя основные черты. Что произошло, как это случилось и кто в этом участвовал.

С квартирой Оссиана Кремпа было по-другому.

Конечно, и эта квартира говорила с ней, только она не понимала, что ей сказали. А если и понимала, то лишь отчасти. Несмотря на все свои попытки, Стуббс не могла воссоздать целостную картину. Каждый раз, когда у нее возникала идея, она находила то, что сводило эту идею на нет. Она словно мылась в душе: мыло упорно выскальзывало из рук, как только удавалось его схватить.