Ахульго - Шапи Казиев

Хаджи-Мурад ничего не ответил и выехал со двора.

Рана Стрелецкого оказалась неопасной. Волонтеры окружили перевязанного приятеля, наливая ему в походную кружку рому и попутно делясь впечатлениями.

– А того абрека старого кто порешил? – спрашивал Стрелецкий, прижимая к себе трофейный кинжал, который теперь принадлежал ему по праву.

– Андрюха, – отвечали друзья.

– Из пистолета.

– Кажется…

– Да нет, его командир наш штыком пригвоздил!

Юнкер испугано улыбался и лихорадочно отхлебывал ром из кружки.

Убедившись, что аул полностью оставлен, что кроме кур тут ничего нет, Фезе приказал разрушить дома. Но Ахмед-хан с ним не согласился.

– Этот аул всегда принадлежал хунзахским ханам, – сказал он.

– Зачем же уничтожать нашу собственность? Люди могут вернуться, если им будет где жить. Тогда я обложу их штрафом и заставлю платить подати.

– Но это дома преступников, – настаивал Фезе.

– Их следует покарать!

– Наверное, – согласился Ахмед-хан.

– Но дома не виноваты.

Фезе простоял в ауле еще день, не решаясь преследовать Шамиля по заснеженным горам. Тем временем прибыл посыльный с плохими известиями. Ага-бек в Южном Дагестане, в Самурской долине, поднял новое восстание, грозившее перекинуться на Шекинскую провинцию.

Фезе предписывалось срочно вернуться назад. Генерал был в отчаянии. Он снова упустил Шамиля. Фезе понимал, что это был его последний шанс и он его не использовал.

Ахмед-хан почувствовал облегчение, когда Шамиль удалился. Но мысль о том, что восстание в Южном Дагестане вспыхнуло не случайно, наводило его на мрачные предположения. Хаджи-Мурад тоже считал, что все это неспроста. И не удержался, чтобы не сказать:

– Сегодня Ага-бек бунтует, завтра Ташав Чечню поднимет. Скоро генералам будет не до Хунзаха.

– Главное, чтобы им было дело до Шамиля, – злился Ахмед-хан.

Флигель-адъютант полковник Генерального штаба Траскин, человек столь значительных размеров и веса, что в карету он едва помещался, а у легких экипажей ломались рессоры, прибыл в Темир-Хан-Шуру.

Первым делом следовало представиться генералу Граббе, у которого Траскин был теперь начальником штаба. Но в штабе полка генерала не оказалось, хотя его давно уже дожидался почерневший от усталости вестовой, прибывший с посланием от Фезе. Не было Граббе и на квартире. Наконец, адъютант Траскина выяснил, что генерал в лазарете, где его пользует местный костоправ.

Траскин поразмыслил и решил, что и ему не мешало бы размять кости после дороги, которая была очень нелегка и чересчур пыльна. Но сначала следовало перекусить.

Ему накрыли в отдельной столовой, где всегда было наготове несколько блюд, которые предпочитал Граббе. Но когда лакеи увидели Траскина, то быстро сообразили, что им придется потрудиться, чтобы накормить столь важное лицо. Адъютант Траскина живо объяснил поварам предпочтения своего начальника, присовокупил пару зуботычин, и работа на кухне закипела.

Стол был сервирован отменно. Слушая новости, которые успел собрать адъютант, Траскин дегустировал местные деликатесы в виде куропаток на вертеле и запеченной в сметане форели. Вскоре подоспели и прочие яства. К тому же местные купцы и маркитанты, прослышав о прибытии столь важного для них чиновника, поздравили полковника бочонком отменного вина и кадкой меда. Самих их к Траскину не допустили, и они только издали кланялись его силуэту в окне, надеясь на более близкое знакомство в ближайшем будущем.

Траскин действительно проделал немалый путь, в котором было столь много забот, что поесть по-человечески не удавалось. Инспектируя Линию на предмет материального снабжения, Траскин вполне успел вникнуть в местные реалии. На первый взгляд, они представляли совершенный хаос, но по здравому размышлению хаос этот имел и выгодную оборотную сторону, подтверждавшую известное в войсках правило: «Одни воюют, другие воруют». Казнокрадство процветало в невообразимых размерах, но Траскин быстро направил его в надлежащее русло, так, чтобы мошенники не могли миновать его интересов.

Если население несло повинности, за которые полагалась плата, но которую им никто не выдавал, то Траскин плату увеличил вдвое. Теперь поденщики получали хоть что-то, вернее, то, что оставалось после кармана Траскина.

На многое Траскин закрывал глаза, к примеру – на грабежи мирных аулов, которые выдавались за военные операции. Награбленное имущество спускалось на базаре и пропивалось, фураж и скот употреблялись на воинские нужды, а отпускавшиеся на это деньги присваивались ушлыми командирами. Или того проще – аулы не грабить, а располагать в них войска на постой, и пусть только попробуют оставить солдат голодными.

Но самой прибыльной статьей был провиант, и особенно сухари, без которых невозможны были никакие походы. Очередную партию как раз привезли кораблями по Каспию из Астрахани в Порт-Петровск, когда в этот приморский городок прибыл Траскин. Удостоверившись в полном количестве годового запаса муки и сухарей, предназначенных для Темир-Хан-Шуры, располагавшейся неподалеку от Петровска, Траскин велел отправить провиант в Дербент, причем на подводах. Дербент располагался совсем в другой стороне, далеко на юге, и туда легче было доплыть, чем везти на телегах, вернее, на арбах, нанятых у местного населения. Но Траскина это не смущало. Из Дербента провиант предполагалось перевезти в Кизляр, на север, оттуда – в другие пункты и так до бесконечности. В результате – неразбериха, подряды на перевозки, убыль в весе и продажа за бесценок из-за негодности к употреблению. Все эти премудрости были хорошо знакомы ловким чиновникам, открыто гордившимся своим лихоимством, поощряемым самим Траскиным, который тоже в накладе не оставался.

– Военная бухгалтерия, – поучал Траскин подрядчиков, – это такая наука, которую не всякий ученый осилит, а смышленый подрядчик вмиг ухватит.

Беспокоило Траскина лишь одно, чтобы Граббе невзначай не начал больших экспедиций, когда во всем могли всплыть большие недостачи.

– Хорошая, однако, штука эта война, – втайне радовался Траскин, принимаясь за фаршированного ягненка.

– По мне, так и не кончалась бы никогда. На мирном-то деле столько не наживешь. Главное, чтобы Шамиль не сдавался, дай Бог ему здоровья.

Когда экипаж Траскина остановился у лазарета, стоявшая у входа охрана взяла на караул, да так и остались стоять, отдавая честь, с изумлением взирая на этого необыкновенного человека.

– С прибытием, господин полковник! – выбежал к нему навстречу адъютант Граббе Васильчиков.

– Здравствуйте, корнет, – кивнул ему Траскин.

– А что, командующий еще здесь?